4. Белое и чёрное

История о том, как стереотипы ломают людей,

а люди ломают стереотипы.

Немного предыстории - в рассказе "Девица на выданье" от лица Вилла Боткинса (сборник "Тень С")

Глава первая

Глазное дно

Болеть на психотерапевтической кушетке - лучше не придумаешь. Мягкое кожаное кресло-кровать до сих по пахнет хлором после тщательной уборки кабинета. Под головой у меня такая же мягкая кожаная подушка, на ногах плед, а рядом суетится врач. Вернее, доктор, который не любит, когда её называют врачом.

- Надо же! - вздыхает, меняя мне холодный компресс на лбу. - Вы, как настоящая мать, заболели в последнюю очередь. Я такого иммунитета ни разу не видела....

- Что странного, Тикки? - выпиваю стакан противовирусного и откидываюсь на подушку. - Я просто не позволяла себе болеть.

- Ну, я не знаю, - смеётся. - Даже Коц полдня не вылезал из туалета. Извините за подробности, но его рвало таким, отчего я хотела отправить его в инфекционное отделение.

- И что же спасло?

- Перестало рвать. Психотерапевт испугался больницы! Представляете? Это уж совсем ни в какие ворота. В ноги мне упал, обещал пить чай с лимоном литрами, травяные отвары и даже прикладывать медицинскую пиявку. Где он такое вычитал, ума не приложу.

- Ты бы ограничивала его в чтении, Тикки. Знания - хорошо, но зрение всё-таки дороже.

- Вот-вот, и я об этом каждый день ему твержу. Думаете, слушает? Зато теперь, как шёлковый. Даже согласился подышать морским воздухом. Причём не летним, как он привык. 

- Правильно. Пусть хотя бы немного меняет свои представления о полезном. А что дома?

- Да ничего особенного, - снова смеётся. - Кася убрала всю квартиру и даже покрасила вам окно. Говорит, поживу здесь, пока Элисон выздоровеет. Ищет практику.

- О, с этим у Каси проблем не будет. Просто надо привыкнуть к некоторым, весьма своеобразным пациентам. Настоящая психотерапия отличается от той, которую описывают в книжках. Очень отличается, Тикки.

- Да, я это уже поняла. К тому же, Касе рано становиться психотерапевтом. Сначала надо побыть психологом, правильно?

- Правильно. Психотерапия сложнее практической психологии. Самое главное - никогда не знаешь момента, когда из обычного психолога вдруг становишься психотерапевтом. И этот момент не обозначить никакими дипломами.

Тикки с усмешкой кивает на противоположную стену - всю в рамочках и фотографиях.

- Впечатляет пациентов. Особенно, когда они подходят и начинают читать. Я убегаю хихикать к себе. А Коц с абсолютно серьёзным лицом слушает их домыслы. Насколько я поняла, вы собираетесь принимать пациентов даже в таком состоянии...

- Каком - таком, Тикки? - смеюсь, глядя в её обеспокоенное лицо. - Это Коц смылся на курорт и оставил мне самых неизлечимых придурков из своей практики. Не обижаешься?

- Да нет, что вы, - вздыхает и поднимается со стула. - Просто я, как дочь, не рискну так выразиться. А вам можно. И даже полезно для него. Звонит и тихо-тихо шепчет в трубку: «Невкусный женщина страшно ругается?». Оставила его мучиться в догадках. 

- Правильно, Тикки. Ты замечательная дочь. Кто у нас сегодня по записи?

- Вы не поверите, но доктор. И ко мне, и к вам, но там всё так запутано, что я бросила трубку, как только успела записать его имя. Вот, пожалуйста.

Протягивает тетрадь. Читаю имя и хохочу до слёз.

- Роод Соткинс. Вот так сюрприз! Тикки, за что ты его не любишь?

- За что он меня не любит? - в её больших блестящих глазах сверкают слёзы обиды. - Грубиян площадный! Пять минут выспрашивал, как меня правильно называть.

- То есть? Он до сих пор не запомнил твоего имени?

- Хуже. Цвет моей кожи. Элисон, может, хоть вы научите его правилам хорошего тона?

- Если не научила мама и жена, - у посторонней женщины вряд ли получится. И тому виной не всегда мама и жена. Просто такой человек, Тикки. Грубоватый, но добродушный. Не цепляйся к его словам. Может, за это он тебя и недолюбливает. 

Тикки нахмуривается, захлопывает тетрадь и отправляется в свой кабинет. Знает, что при мне бесполезно капризничать и строить из себя принцессу.

Громкий, уверенный стук в дверь, шарканье. Неужели вытирает ноги? Тикки выглядывает из кабинета.

- Элисон, вы его хоть раз видели?

- Не видела, но наслышана. Открывай, не стесняйся.

Тикки с глубоким вздохом стучит каблучками. Неторопливо поворачивает ключ в замке.

- Ну наконец-то, - изрекает мелодичным баритоном глубочайшей любезности. - Позвольте откланяться, мадемуазель, или как вас там по батюшке?

- Тикки. Не надо мне кланяться. Заходите сначала к психотерапевту.

- А я думал, вы мне сразу в глаз будете заглядывать, - походкой безобидного породистого пса проходит в кабинет и вешает заснеженную куртку на крючок. Встряхивает волосами.

- Вы точно лечите? Может, в другой раз?

- Нет уж, пришли так пришли, - усмехаюсь и показываю на стул рядом с кушеткой. - Как чувствуете себя, доктор Соткинс?

- Да как вам сказать, - роется в чемоданчике. - Иду по улице без шапки, кудри свежевыращенные промываю. Девчонки пялятся, жизнь прекрасна. И чего, спрашивается, ходить с кислыми рожами?

- Вот и я об этом. Как вас угораздило стать нашим гинекологом?

Наклоняется ко мне с заговорщическим видом.

- Только крокодильи слёзы некоторых придурков способны убедить их, что доктор Соткинс - лучший гинеколог района. Может быть, столицы, может, целой страны. Я не стеснительный.

Тикки, широко раскрыв глаза и хлопая ресницами, наблюдает за его манипуляциями.

- Ваше Южное Высочество, ты бы хоть табуретку принесла. Я на коленях всё это богатство держать буду?

- Тест на беременность сдавать прямо сейчас? - хитро прищуриваюсь. - Или потом?

Застывает с зеркалом в одной руке и перчатками в другой.

- Я вас уже люблю, Элисон. Только не говорите Аните, всё равно узнает. Не брезгливый, прищепка есть. 

- Разве я могу так испытывать ваше терпение? - встаю, беру из рук Тикки тест и выхожу в туалет. Через несколько минут возвращаюсь с ошалевшим видом.

- Доктор, доктор, там...

- Что?! - вскакивает Соткинс. - Опять?!

- Не опять, а снова. Одна полоска. Может, ваш тест бракованный?

- Ложитесь, ради Бога, ложитесь. Мог бы и не смотреть, но надо. Только вы, пожалуйста, это.... У меня....

- Слышала, слышала. Вы в курсе, что такое сублимация?

Подпирает щеку рукой и смотрит на меня, как первоклассник.

- Сублимировать будете прямо здесь?

- Смотря о чём вы подумали, доктор Соткинс. Вы думайте, а я буду сублимировать.

- Думать и сублимировать, - бормочет, глядя в окно. - Не больно?

- Нет, даже приятно. Доктор Соткинс, как вы снимаете стресс после рабочего дня?

- Стресс? Ну как.... Обычно, как все му... представители сильного пола. Вы... это... вроде как тоже не слабенькая, это я так сказал. Для проформы. Точно не больно?

- Было бы больно, я б уже вас укусила.

- Чем?! - выдёргивает руку, отшатывается. - Так он действительно существует? О, мама дорогая.... Еле выскочил. А можно ещё раз?

- Ну, попробуйте. Только не всей пятернёй, экономьте пальцы.

- Элисон, помилуйте, - вздыхает. - Сублимируйте что-нибудь добрее, не то поверю. Я же с вами ласково....

- Так и я не строго. Вы слишком задержались внутри. 

- У вас так тепло и уютно, что не хочется вылезать. А здесь чувствуете?

Приподнимаюсь, глядя ему в глаза. Хлопает ресницами.

- Доктор Соткинс, я чувствую везде. Что такое самоконтроль, вы тоже не знаете?

- Знаю, отчего же, - вынимает руку и снимает перчатку. - Просто увлекаюсь иногда. Можно, я в туалет сбегаю?

- Тест на беременность не забудьте! - кричу вслед. Хлопает дверью, включает воду и шумно ругается на разных языках. Тикки качает головой.

- Ай-яй-яй, какой нехороший мальчик! Всё бывает впервые, доктор Соткинс. Элисон, сейчас он успокоится и начнёт рассказывать по-настоящему весёлые истории. Если решится выйти из туалета.

Дверь туалета распахивается. Соткинс перешагивает через порог, приглаживая мокрые волосы пятернёй. Лицо умытое, намного светлей, чем несколько минут назад.

- Пошли смотреть твоё глазное дно, эбеновая антилопа. Только ресницы в глаза не суй, я громко чихаю.

Через пару минут растерянная Тикки выглядывает из-за двери.

- Элисон, вам нетрудно зайти к нам?

- Никаких проблем, - встаю и прохожу в её кабинет. Соткинс полулежит на кресле и трёт глаза.

- Белки не красные, но даже притронуться не даёт. Говорит, щиплет. Может, психосоматическое? 

- Роод, - сажусь рядом, беру его за руку. Вздрагивает, но руки не выдёргивает. - Вы боитесь офтальмологов? 

- Ни разу в жизни не боялся. Сам не могу понять, что происходит. Может, перенервничал. Резь в глазах, аж на свет смотреть больно.

- Опа, - гляжу на Тикки. - Ещё один заболевший?

Она вздыхает, идёт за шпателем и маской. Соткинс умоляюще смотрит на меня.

- Только не роняйте шпатель! Пожалуйста! Самоконтроль у меня прекрасный, но бывают моменты.... Вы же понимаете. 

- Понимаю, - киваю на Тикки. - Шпатель у неё в руках. Зато ваши руки дрожат. Роод, вы действительно переутомлены. Тикки только посмотрит горло, чтобы убедиться, что вы не заразились.

- Да я не целовался по дороге, - смеётся. - И бабу с медведем тоже не встречал. Встретил - урыл бы. Шкуру в одну сторону, сало в другую. Что за бред собачий? Все только и говорят, что про бабу в медвежьей шкуре.

- Чего только люди не говорят, - держу его руку, пока Тикки осматривает его ротовую полость. - Бабы разные бывают. Есть бабы, есть женщины. Разницу чувствуете?

- Ага, - Тикки едва успевает отдёрнуть руку от его зубов. Бьёт его шпателем по макушке.

- Вот и вся принцесса, - усмехается. - Такая же же.... баба.... существо женского пола... да ну вас в пень с вашим этикетом! Короче, Тикки, не выпендривайся. Извини, пожалуйста, ты очень красивая, но у меня есть девушка.

- Дужки у тебя красные, - вздыхает. - Вроде бы ничего серьёзного, но лучше попить противовирусное. Температуришь?

- А ты померь, - тянется к сорочке на животе. Тикки тычет под мышку. Вскакивает и отбегает в противоположный угол.

- Ещё раз так сделаешь - я за себя не отвечаю. Тебе Боткинс что-нибудь говорил?

- Не помню, - пожимает плечами Тикки. - Веди себя прилично. И сходи к невропатологу. Коленный рефлекс явно барахлит. Элисон?

- Я психотерапевт, - улыбаюсь. - И так вижу, что барахлит. Роод, тебе бы выспаться хорошенько. Нельзя так себя нагружать. 

- Вы очень добрая женщина, - берёт меня за руку и выходит вместе со мной из кабинета. - Я напишу стихотворение, только приличное. Честное слово. Хотите, расскажу весёлую историю? Можно кофейку?

- Для тебя - даже с конфетами, - включаю кофейник. Соткинс укладывается на кушетку и закидывает ногу на ногу.

Глава вторая

Отелломания

- Так вот, - начинает Соткинс, - вы уж послушайте, а я как-нибудь расскажу. Жила-была девушка. Жила, жила, пока не умерла. Ну, как умерла.... Заснула немножко. Унесли её в спаленку, полежать лет эдак сто. Или двести. Сколько пролежит. Прибегает дядька....

- Чей дядька? - с ужасом спрашивает Тикки, растопыривая пальцы. Соткинс поглядывает на её ноги поверх скрещённых коленей.

- Просто дядька. Слуга. И давай её душить.

- О Господи! - Тикки крестится и закрывает лицо руками.

- Да что ты, глухая, что ли? Душить - значит, надушивать. Бальзамировать, блин. Чтоб дольше пролежала. Заходит прекрасный принц и падает в обморок. Он ему нашатырь под нос - тыц! Принц открывает глаза и заявляет: «Даже не старайся. Всё равно я помирать решил. Поцелую и помру». Дядька на него: «Я тебе поцелую!». И губы к девушке тянет. Так и забальзамировал губы свои. Чтоб на морозе не растрескались.

Подаю ему чашку кофе, оборачиваюсь к Тикки:

- Сливки есть?

- Конечно, конечно! - бежит к холодильнику. - Сколько угодно. Конфеты будете?

- Да у меня с собой, - достаёт из чемодана коробку. Чувствую, как моё лицо наливается кровью.

- Немедленно спрячь!

- Ага, уже спрятал. Это тебе. Вам то есть. 

- Мне или ей? - подбоченивается Тикки. Улыбаюсь.

- А ты как думаешь?

- Пусть сам ест!

- Сам так сам, - Соткинс прячет коробку обратно. Выпивает кофе большими глотками, блаженно улыбается.

- Обратный эффект. Элисон, вы лучшая женщина в моей жизни после Аниты. Спокойной....

Натягивает мой плед и медленно прикрывает глаза. Укрываю ему ноги, глажу по голове, тихонько напевая. Тикки всхлипывает.

- Роод! Я больше никогда не буду тебя обижать! Ты такой хороший! Сливки свежие, честно!

- Да бр... хр-р-... п-с-с....

Услышав его ровное дыхание, облегчённо вздыхаю.

- Тикки, позвони Аните. Скажи, что у него всё хорошо, и что он, наконец, лёг спать. Не забывай, что ей нельзя волноваться.

- Конечно, о, конечно, - бежит в свой кабинет и закрывает дверь. Затем открывает и машет мне рукой.

- Идите сюда. У меня в тетради очень странная запись, которую я не делала. Вы разбираете каракули?

Присматриваюсь, фыркаю. Перевожу кушетку в положение кресла. Тикки садится в своё докторское и набирает номер на экране.

- Можете заходить. Только не топчитесь, человек спит.

Дверь отворяется. В кабинет грузно вваливается нечто - в кожухе и низко надвинутой ушанке, завязанной бантиком на макушке. Тикки в ужасе привстаёт, оборачивается ко мне.

- Элисон.... Это дед? Или дядька?

Скрещиваю руки на груди, сурово глядя в его заснеженные брови.

- Скажи-ка мне, друг любезный, для того ли я тебя вытаскивала из пивной бочки? Чтобы ты, падла, опять нажрался, как скотина?!

Падает на колени, воздевая руки к потолку.

- Я ничего не вижу! Помогите кто-нибудь!

Стаскивает ушанку, бьёт лбом об пол. Поднимает голову, мутно глядя щёлочками заплывших глаз. 

- Закисли? - вопрошаю, ходя вокруг него фертом. Кивает.

- Конъюнктивит, значит, - Тикки показывает на вешалку. - Снимайте вашу.... как её... Элисон?

- Кожушок. Хороший, тёплый. Где взял?

- Не спрашивай, - машет рукой. - Видишь, даже потом не пахнет. Шторы закройте, не то я упаду и что-нибудь разобью.

Тикки задёргивает шторы, я беру его под руку и усаживаю в кресло. Благодарно вздыхает.

- Вот что бы я без тебя делал? Ты уж прости, бес меня попутал. С кем не бывает.... Ревность - ужасная штука, Элисон. Из-за ревности всё случилось.

- Понятно, - вздыхаю, - так, значит, она воспользовалась своим правом определять морские границы.

- Ну.... это, ты, типа, не перегибай.... ты же понимаешь, женщины.

- Понимаю. Если она ещё раз попробует финтить, я воспользуюсь своим правом. Или другие воспользуются, если меня не станет.

- Да брось ты, - улыбается потрескавшимися губами. - Она больше не будет. Я запретил под страхом инея. Лечите меня, девчонки. Я весь ваш, и пусть мне завидуют.

Дёргаю его за ухо. Покорно закрывает глаза, морщится.

- Антибиотики надо пить?

- Капать, - смеётся Тикки. - Ты уже допился. Ничего, что я на «ты»?

- Да ничего, ничего. Мне бы прозреть, и чтоб ноги не болели...

- Это не к нам. Я тебе рецепт выпишу, а ты пойдёшь, куда глаза глядят. Подходит?

- А что мне остаётся делать? Только вы меня и спасли. Элисон, я пойду, и, если выживу, ты уж меня лихом не поминай. Старый я стал, заговариваться всё чаще начинаю. Ты ж знаешь.... 

- Знаю, - успокоительно хлопаю его по колену. Кивает ухом.

- Кто там спит?

- Я, - Соткинс, пошатываясь, вырастает в проёме двери. - Так, значит, это ты....

- Ты не это.... Ты ложись, сынок. Ложись. Мамка молока даст...

- Я тебе такого молока дам, что дристать будешь, пока не вычистишь задний проход! Ты меня не буди, дедуля. Сказки девкам рассказывай, а меня не буди. Догоню и на кожух порву. Понял?!

Хлопает дверью и, ворча, поскрипывает кушеткой. Поглаживаю нашего пациента по плечу.

- Не серчай, он три дня не спал. А может, больше. Бери рецепт и чеши отсюда. Чтоб я тебя в том месте больше не видела!

Тикки прячется под стол, пока он тяжело подымается с табурета. Косится на дверь.

- Вечно из-за баб в переделки попадаю.... Простите, девчонки. Пошёл я. Не провожайте....

Как только за ним закрывается дверь, Тикки начинает отчаянно рыдать. Наливаю ей полный стакан воды - отталкивает.

- Из-за таких пациентов я отца родного ещё больше начинаю ненавидеть! Элисон, если будет звонить, поговорите с ним. Пожалуйста....

Не успевает даже вытащить платок. Телефон на столике аж подпрыгивает.

- Ну? - спрашиваю устало. - Каша с молоком не полезла?

- Полезна, полезна. Я кушать людь перехател! Ты что, бабка шепталь?

- Сам ты бабка шепталь. Прячь свой тамтам, иди в холодную ванну окунись.

- Душ Шарика? Люблю душ Шарика, щекочет очень!

- Вот и пощекочи. Всё, давай, не занимай линию. Много тут вас, с дырками в мозгах. 

Тикки вытирает лицо насухо и принимается за макияж.

- Спасибо, Элисон. Не знаю, надолго ли, но Коцу будет намного легче дышать морским воздухом. Вы отдохните, я приму ваших пациентов. Интересно, получится ли у меня быть невежливой.

Жаль, что Роод спит. Он бы напомнил ей о случаях несовместимости, которые с трудом поддаются научному объяснению. 

Глава третья

Побег из никуда

Стою в телефонной будке и с трудом припоминаю, как я сюда попала. Что-то вынудило меня покинуть уютный кабинет Тикки, пока она вышла. Что именно? И кому я хотела позвонить?

«Где твой ремень, Соткинс?»

Говорят, женская интуиция безошибочна. Хуже. Неугомонна. Вроде бы всё хорошо и складно - только что-то не даёт покоя. Одно лишь безотчётное чувство тревоги способно вынести прочь из самого тёплого места, - накинув пальто и в спешке перепутав ботинки.

Вилл. Вот кто мне нужен сейчас. Набираю его номер на уличном телефоне. Он сразу же поднимает трубку.

- Элисон, да. Отвратительная штука. Нас подставили, - верней, его и меня. И Тикки. Ты, главное, не бойся. Иди до поворота, в суши-бар. Я уже сделал заказ. Давай быстрей, очень голоден.

В несколько шагов, перепрыгивая через лужи талого снега, добегаю до суши-бара и усаживаюсь за дальний столик. Боткинс, хмурый и небритый, отправляет в рот один ролл за другим.

- Элисон, ешь хоть что-нибудь. Можешь чаю попить, можешь салат заказать. Только ешь. Я сам потерял аппетит, но так ведь совсем усохнешь.

- Вилл, - шепчу, - с Роодом что-то не то....

- Да? - оживляется. - Что именно?

- Я не знаю.... У него нет ремня на брюках.

- Что?! - Боткинс оглядывается и понижает тон. - Ты точно уверена? Извини, блин, я же тебя знаю.... Элисон, не возвращайся туда. Очень важно. Не возвращайся.

- Совсем?

- Пока что. Я уже предупредил Коца, он в шоке. Не знает, что делать. Зато я знаю. Пойдём.

Тащит меня за руку в соседний зал. За боковым столиком в углу спит нечто в соломенной шляпе с загнутыми полями.

- Элисон, даже не удивляйся. Наверное, я никогда не задолбусь вытаскивать его отсюда. Хочешь дать ему тумака? Я разрешаю. Давай выведем его на улицу, иначе за ним потянутся его кишки.

Хватаем спящего под руки, киваем улыбающемуся сушисту и выходим на свежий воздух. Наш груз сердито бормочет и едва перебирает заплетающимися ногами.

- Толстая тётка... толстая тётка....

- У него как не дядька, то тётка. Заколебал своими родственничками с рыльцем в пуху. Элисон, глянь ему в брюки. 

Задираю рубашку на спине, торжествующе тычу пальцем.

- Ты помнишь этот ремень?

- Конечно, помню. Только это не мой, а его. Верней, не его, а того. Элисон, ты знаешь, что такое дуплекс? А триплекс?

Спящий тотчас же вскидывается, приоткрывает мутные глаза.

- Комплекс непо... неполноценности. Можно, я пойду домой? 

- Пойдёшь, и я точно проверю, что ты дошёл. Элисон, вынь ему ремень из брюк. Один конец держишь ты, другой я. Понесли. Давай смелей....

Наша ноша повисает на ремне и взвизгивает, как поросёнок - вероятно, из-за боли под мышками. Тут же выпрямляется и ошалело глядит по сторонам.

- Где я? Вы кто? Господи правый, я попал в чистилище? Почему такая большая очередь? У меня билет на год вперёд! Со скидкой! Ужасная женщина! Почему такое доброе лицо? 

- Грешно долго злиться на убогих, - ухватываю его за рукав и трясу что есть силы. - Руку чувствуете?

- Да, только вся, будто иголками.... Элисон, я нажрался. Тупо, беспощадно нажрался и всё выблевал. Мне было стыдно возвращаться до.... к вам. Боткинс, дай воды. Хоть кто-нибудь, дайте мне воды, я сейчас рассыплюсь!

- У него глюки, - шепчу. - Давай зайдём куда-нибудь потише, поспокойней. Ему надо прийти в себя. Может, снегом натереть?

- Угу, как раз тот вариант. Начнёт вопить, что простудится, что мы его убиваем и режем по частям. Элисон, это клоун, каких поискать. Особенно после чашки тёплой водки. 

- Зовите меня Кай-Дзынь, - бормочет. - Всегда мечтал о звучном имени на два конца.

- Два кольца, и посредине гвоздик, - Боткинс отвешивает ему крепкого тумака. - Стадник, он и в Африке Стадник. Будешь ходить с этим именем, пока твои коровы не перестанут гадить в чужих садах.

- А кто нагадил? - делает круглые глаза. - Твоя корова?

Боткинс хватает его за грудки, хорошенько трясёт и тычет лицом в снег.

- Не хотел я этого делать, но твой язык без костей, а в мозгах не хватает белого вещества. Не того, что ты подумал. А самого настоящего, которое однажды увидит лишь твой патологоанатом!

- Элисон, спасите меня, - хватается за мою ногу. - Подтвердите, что я не соблазнял его девушку! Вы же видели!

- При чём тут его девушка?! - тут уж я не выдерживаю. - Как пить дать, вы заявились к беременной Аните, решив продолжить то, что никак не можете закончить. И никогда не закончите, - потому что у вас не хватает ещё и серого вещества! Знаете, что у вас вместо серого вещества? Сера из ушей! Вы давно чистили уши?!

- Элисон, что я только не чистил, - вздыхает, умываясь пригоршней незамусоренного снега. - Идёмте, покажу, где живу. Только не спрашивайте, как я сюда попал. Сделайте вид, что вам всё равно. Ладно, можете ругаться, но негромко. 

Поворачивает в переулки за суши-баром. Проходим несколько метров и оказываемся у открытой двери в низкое тёмное помещение. На пороге сидит всеми своими плотными телесами женщина в грязно-зелёной юбке миди. Поднимает голову с плотно налакированным чёрным каре.

- Толку воду в ступе, - сообщает низким бесцветным голосом. - Спасибо, что привели. Хотите пить?

- Благодарю, выпьем в другом месте, - усаживаю её драгоценность к ней на колени. - Пошли, Вилл, здесь нам нечего делать.

- Ты думаешь? - усмехается, глядя на женщину сверху вниз. - Мадам, я пополнил запасы вежливости.

- Круто. У меня есть запасы сонливости.

- Так поспи, старая ведьма. Приятно спать на мягком?

Разворачивается, берёт меня под руку и выводит из переулков. Губы плотно сжаты, глаза сведены в одну точку - автобусную остановку.

- Элисон, езжай домой. Родные стены лечат, хоть и ненадолго - как всегда. Вот ключи. Вытащил у него из кармана. Встретишь Касю - скажи, что я её люблю. Не так, как эта тварь из института. По-настоящему. Роод не смог передать ни одной записки. Ничего не дошло. Я обязательно к ней вернусь. Только пусть не меняется до неузнаваемости. Если не увижу в ней того, что увидел при нашей встрече - развернусь и уйду без объяснений. Навсегда. И ты так делай, Элисон. Как только увидишь в человеке необратимые изменения....

Глава четвёртая

Проходной двор

Дома чисто, пусто и тихо. Сбросив куртку и сапоги, укладываюсь под одеяло, дрожа в ознобе. Значит, я всё-таки ещё не выздоровела.... Обычные вирусные болезни всегда оборачиваются для меня сюрпризами, которые я не в состоянии предвидеть. А нужно ли?

Когда человек болеет, образ его мыслей и действий меняется. Не говоря уже про чувства и ощущения. Все силы организма направлены на борьбу с хворью. И, как ни пытайся вырулить на прежний образ мыслей, ничего не получается....

На несколько минут я позволяю себе забыться и ни о чём не думать. Вернее, думать не так, как привыкла до болезни. Последовательно, чётко, обстоятельно. Температура опять поднимается. В полумраке беспокойного сна мысли превращаются в обрывки картинок, фраз, эпизодов, которые то ли были, то ли не были.... Неважно. Главное, хоть немного поспать.

Просыпаюсь от чьих-то шагов над головой. Холодная рука ложится мне на лоб и ощупывает виски. Перед глазами раскачиваются прямые, длинные пряди светлых волос.

- Кася? - приподнимаюсь на локте. - Откуда ты здесь?

- Вы даже не зашли в туалет, а я была там.

- Почему же сразу не вышла?

Сажусь в постели, вглядываюсь в её лицо. Вглядываюсь пристально, сквозь головокружение. Поднимаю руку и провожу пальцем у неё под носом.

- С каких пор у натуральных блондинок растут тёмные усики?

Встряхивает волосами, поводит плечами, смеётся.

- А что тут такого? Можно подумать, у женщин не могут расти тёмные усики. 

- Не морочь мне голову, потаскуха! - хватаю её за плечи, трясу и вглядываюсь в её перепуганные карие глаза. - Думаешь, я вообще ничего не помню? Думаешь, меня можно водить за нос, даже если я плохо тебя знаю?! Кася вышла из зала, когда в него зашла вонючая баба. 

- Вы хотели сказать, пани Пачулински?

- Называй её как хочешь. Ты зашла вместо Каси, села рядом со мной. Я не вглядывалась в твоё лицо, потому что была слишком увлечена беседой с Пачулински. А потом мы вышли на улицу. И дома беседовали в полумраке, пока ты не заболела. Верней, не прикинулась больной.

- Я - прикинулась?! - вскакивает, глядя на меня с высоты своего роста на каблуках. - Мне было действительно плохо! 

- Да, тебе было действительно плохо, но причина может быть какой угодно. Мне так хотелось, чтобы Кася поскорее пришла в себя, что я приписала ей чересчур много возможностей. Я заметила, что цвет твоих глаз отличается, но это меня не удивило. Как тебя зовут?

- Сначала докажите, что я не Кася.

- Сначала сходи к доктору и померь уровень тестостерона. Выбрить и даже выщипать усики несложно. Намного сложней не заставить их расти снова.

Опускается на пол и прячет лицо в колени. Плечи мелко вздрагивают.

- Я старалась, я очень старалась.... Постоянно что-то выходит из-под контроля. Вы просто не понимаете, как это. Быть одной внутри, другой снаружи....

- Ты трансвестит?

- Если уж точней, транссексуал. После операции. Я женщина.

- Нет, ты всё-таки мужчина после операции. Как тебя зовут?

- Ханна. Отвратительное имя, правда?

- Имя, как имя. Не имя красит человека, человек украшает имя. Или портит его своими поступками. Какого чёрта ты притащилась сюда вместо Каси?!

Улыбается, берёт стул и садится от меня подальше.

- Если вы такая умная, то сами догадаетесь. Я не сделаю вам ничего плохого, Элисон. Мы просто поговорим, и всё. Потом я пойду измерять уровень тестостерона и решать, нужны ли мне усики, или они всё-таки меня украшают. Как считаете?

- Мне плевать, Ханна. Даже на то, что ты утешаешь Томека после потери его несостоявшейся невесты. Один вопрос, чисто женский. Ты что-то чувствуешь?

Усмехается, встаёт со стула и проходится по комнате, будто по небольшому подиуму.

- Элисон, не судите о транссексуалах с точки зрения обычных женщин. Операция очень сложная, постоянно приходится держать себя в форме, проверяться у врачей. И тем не менее, я человек, заслуживающий вполне человеческого отношения.

- Да, если не совершаете отвратительных поступков.

- А что такого я сделала? - хлопает густо накрашенными ресницами. - Уберегла хрупкую девушку от встречи с непонятной заразой? Вы хоть понимаете, что она могла умереть?!

Саркастически посмеиваюсь, глядя на её ухоженное лицо и тщательно подобранный наряд - мини-платье с длинными рукавами, пепельного оттенка.

- Значит, ты потратила немыслимую сумму на операцию по смене пола, поддерживаешь форму, проверяешься у врачей для того, чтобы умереть вместо девушки, которую даже не считаешь достойной жить здесь?

Вздыхает, томно закатывает глаза и приоткрывает форточку. 

- Женщины - просто ужасные существа! Никогда не поймёшь, в какую сторону они начинают думать! Когда я была мужчиной, мне просто крышу рвало из-за общения со слабым полом. У вас такого не бывает?

- Отчего же, бывает - но по другой причине. Усвоенные поведенческие стереотипы, выработанные самостоятельно. Тебя устроит такое объяснение?

- О да, это случается с разными людьми. Вы очень необычная женщина, Элисон, но всё-таки женщина. Ладно, не будем о грустном. Даже не знаю, о чём с вами ещё говорить, чтоб вы не начали язвить и подшучивать надо мной.... 

Громкий стук в дверь прерывает её мелодичную, нарастающую истерику. Бегу открывать, тихо ругаясь и едва не теряя тапки. Хоть один день в этом районе я смогу побыть в тишине? 

Открываю. Боткинс и Соткинс едва не сбивают меня с ног.

- Спрячь нас, Элисон, мы гонимся за быстроногой ланью! - высоким голосом поёт Соткинс. Разгоняюсь, чтобы дать ему пенделя, но Боткинс ловко перехватывает мою ногу и падает на одно колено.

- Мы будем давать уроки танцев! Нет, даже выступать на большой сцене. Соткинс, если ты освоишь ещё какой-нибудь музыкальный инструмент, кроме барабана, - цены тебе не будет. Аккомпанировать умеешь?

- Неа, - Соткинс хватает чемоданчик и заходит в гостиную. - Привет, существо. 

- Я женщина! - взвизгивает Ханна. Боткинс кивает с выражением глубокого сочувствия.

- Да ладно тебе, - Соткинс показывает на диван. - Главное, что выглядишь неплохо. Бритву дать?

- Спасибо, у меня своя. И ты не в моём вкусе! 

- Ох, слава тебе, Господи. Ложись, померим твой тестостерон.

Ханна презрительно глядит на него, медленно раздевается и косится на Боткинса. Тот принимает позу роденовского мыслителя на кухонной табуретке. Ханна фыркает и укладывается на диван. Соткинс просовывает ей руку в причинное место и замирает.

- Ханна, мальчик мой! Как это с тобой случилось?!

Вытаскивает две маленькие мокрые ноги - удивительно ровного, тёмно-горчичного цвета. Боткинс делает руки биноклем и протяжно свистит.

- Вот так номер.... Ты спал с манекеном, Ханна?

- Я....я..., - вздыхает, закрывая глаза тыльной стороной руки. Соткинс аккуратно, по миллиметру, вытаскивает тельце и снова замирает. Боткинс поднимает палец в предостерегающем жесте. Беру его табуретку и сажусь рядом с Ханной. Её рука намного теплей, чем была при первых секундах знакомства.

- Вы с Томеком хотели ребёнка?

- Не он, - всхлипывает Ханна, - я хотела. И не от него....

- Твой ребёнок - мулат. Ты влюбилась в Тикки, Ханна?

- Да.... И теперь не знаю, что делать. Как повернуть всё обратно....

Соткинс хватается за голову обеими руками. Боткинс успокаивающе похлопывает его по плечу.

- Старик, не парься. После всего, что услышишь, ты придёшь домой, обнимешь Аниту и завалишься с ней в кроватку - гладить пузик и всё, что попадётся тебе под руку. Ханна, твой Томек - очень изобретательная скотина. Надо же, так приревновать!

Соткинс тычет пальцем на ноги куклы, торчащей из причинного места Ханны. В глазах - отчаянная решимость.

- Я увезу её за город, лягу на неё и умру героем.

- Нет, я! - кричит Боткинс. - У тебя жена и ребёнок!

- Да прекратите вы! - крепко сжимаю руку Ханны. - Успокойся. Сейчас приедет скорая помощь, тебя переложат на носилки, а потом сделают кесарево сечение.

Соткинс открывает чемоданчик, пристально смотрит Ханне в глаза.

- Нужен общий наркоз. Тебе нельзя делать лишних движений. Сама понимаешь, в такой ситуации никто не будет проводить детальный анализ на гормоны и аллергию. Лежи смирно и не дёргайся. Боткинс, подержи ей ноги. А вы, Элисон - руки.

Завожу обе руки Ханны за её голову и крепко держу.

- Ну и хватка, - бормочет, - хотела бы я иметь настолько сильные руки.... Передайте Томеку, что я его ненави....

Ханна медленно закрывает глаза и засыпает. Боткинс осторожно отпускает её ноги. Я жду немного дольше, пока её руки не обмякают окончательно.

Соткинс фиксирует её нижнюю часть мини-платьем и на всякий случай затягивает его подол в плотный узел. Поднимает взгляд на меня.

- Дай кухонную доску. Или что-нибудь плоское, твёрдое....

Возвращаюсь с противнем для пирогов. Боткинс улыбается.

- Только не переворачивай. Я привяжу верёвки. 

Когда Ханну вывозят из нашей квартиры, Соткинс берёт свой чемоданчик и достаёт бутылку коньяка.

- Элисон, аптечная доза. Честно! Для снятия стресса. В том пабе был не я. Неужели ты думаешь, что я один такой алкаш на всём белом свете?! Есть и похуже. 

- Соткинс, может, я и болею, но зрительная память у меня прекрасная. Ты что, за дуру меня держишь? Я не могу отличить урода из того паба от Роода Соткинса?! Пусть даже видела тебя впервые....

- Женщины есть женщины, - вздыхает Боткинс. - И спорить с ними бесполезно. Чем они узнают - одному Богу известно. Налей и мне. Выпью и лягу спать. Элисон, на какой подушке спала Кася?

- Постель уже выстирана, - вздыхаю и даю ему одеяло. Берёт его под мышку, плетётся к дивану и засыпает, как только голова касается подушки. Укрываю его, слыша, как Соткинс обувается.

- Выспится - гони завтракать, иначе он тебе все мозги проест. Это ж Боткинс! Вечно скучаю по нему, а через час хочется завязать его в узел и засунуть в дальний ящик большого шкафа. Скорей бы его Кася нашлась.... Элисон, я отказываюсь работать посыльным. Ну его в пень, эти ваши разборки. Получил коробкой конфет по башке, вообще ни за что. Послал его, развернулся и ушёл.

- Правильно сделал, - целую его в щёку. - Беги, привет Аните. Не обижается?

- Да ты что, - смеётся Соткинс, - после всего, что было? Ещё и прощения просила. 

- А Тикки? Что с ней?

- Отправил ухаживать за папенькой. Ему вроде как лучше, но всё может случиться. Бормочет, что его какая-то муха в глаз укусила. 

- Это серьёзно, - шепчу. - Спасибо, Роод. И храни тебя Бог!

Глава пятая

Африканская пума

Сон Боткинса недолгий, но крепкий. Просыпается бодрым, посвежевшим и даже румяным. Наливаю ему стакан томатного сока и щедро приправляю солью.

- Всё, завтрак окончен! - допивает сок и перебегает в комнату. Садится за мой стол, хватает пачку листов и начинает сосредоточенно что-то вырисовывать.

- Элисон, мне очень нужна твоя помощь. Ты даже не представляешь, как. Я совершенно не могу понять Тикки. Ты провела с ней больше времени. 

- Не доверяешь фотомоделям?

- Ну, не то чтобы.... Даже папик-людоед не в счёт. У неё в характере что-то такое.... необъяснимое. Коц от неё без ума, мы с Роодом едва переносим её присутствие. В чём секрет?

- Вилл, у каждого человека существуют паттерны восприятия.

- Мне это ни о чём не говорит. Паттерны - не раз и навсегда застывшее, словно форма для отливки. Я медик, и знаю, что человеческий организм находится в постоянных изменениях. Каждый день что-то меняется, и у всех по-разному.

- Видишь, ты сам ответил на свой вопрос. 

- А тебе Тикки нравится?

- Довольно приятная и милая девушка, но я не успела её понять.

- Вот видишь! Никто не может понять Тикки. Ни я, ни Роод, ни даже ты, женщина. Она вроде бы как маленькая девочка, но очень хитрая.

- И коварная? - усмехаюсь, глядя в его серьёзное лицо.

- Я так не сказал. Все вы, женщины, по-своему коварны. Даже Кася. Вообще нет смысла пытаться вас понять. А почувствовать не всегда получается.

- Чувства, Вилл, не поддаются логическому осмыслению. Кое-что ты можешь объяснить, но большая часть чувств остаётся вне попыток быть рациональными. Мужчины - не исключение.

- Да уж, точно, - смеётся, вырисовывая на листах бумаги диковинные фигуры. Кладу ему руку на плечо.

- Ты считаешь, что Ханна о чём-то договорилась с Тикки?

Поворачивает голову, пристально смотрит мне под брови.

- Элисон, без тебя я эту мысль не сформулировал бы. Тикки - хитрая штучка, но всё-таки женщина. Ханна.... тебе не сложно называть её в женском роде?

- Я даже не задумываюсь о том, как её называть.

- Потрясающе.... Значит, ты, как и большинство женщин, смотришь на внешность.

- Просто выделяю в ней другие параметры.

- Ну да... Элисон, какой же я идиот. Она могла шантажировать Тикки. Тебя это удивляет?

- По большому счёту, ничуть. Делаешь ставки на женское любопытство?

- Вообще никогда не делаю ставок. Однако, гипотеза интересная. Понимаешь, Элисон, я не могу здраво рассуждать о Томеке. Мне хочется взять его за вихры и размазать по стене. Лупить до состояния котлеты. И не потому, что он гомосексуалист. А потому, что тварь поганая. 

Протягивает мне рисунок с изображением слизняка. Или сороконожки?

- Слизняконожка. Вот что за тварь такая. Даже в животном мире такой дряни днём с огнём не сыщешь. И даже ночью, в самых коварных джунглях. Элисон, когда всё это закончится, куплю себе боксёрскую грушу. Только не думай, что я прекращу лупить морды сволочам. 

- И не надо прекращать. Всю историю человечества сволочам лупили морды. Поэтому мир ещё жив. Давай позвоним Тикки. Вдруг ей плохо, одиноко, или отец допекает её своими дурацкими фантазиями?

- Отличная идея, - неловко тычет пальцем в экран своего телефона. - Когда нервничаю, постоянно промахиваюсь мимо кнопок. И на права даже и не думаю сдавать. А ты?

- То же самое. У каждого свои таланты, Вилл. И не слушай тех, кто пытается втиснуть тебя в свои представления о правильном.

Вилл долго прислушивается к длинным гудкам. 

- Меня она тоже не больно-то любит. Может, со своего попробуешь?

- Нет уж, звони. Набери ещё раз. Может, она вышла куда-то. 

- Привет. Что? Муха укусила? Ну так сожри её! Почему нет? Ай-ай-ай.... Где твоя дочь? Тоже сожрал? Да не реви ты, сил нет слушать твои бульканья. Дай поговорить, я соскучился. 

Передаёт мне трубку. Всхлипывания Тикки....

- Элисон, спасибо, что позвонили. Я совсем измучилась. Он постоянно требует деликатесов. Не человечьих, обычных. Перешёл на сладости. Боюсь, у него сахар в крови подскочит с непривычки. Может, вы уговорите его не обжираться?

- Тикки, Ханна приносила вам коробку с конфетами?

- Кто?

Длительное молчание в трубке. Переглядываюсь с Виллом. Удовлетворённо кивает и делает зарисовки. 

- Элисон, у вашей Каси глаза растут не из того места.

- Значит, ваша Кася фотографировала глазом?

Опять молчание, всхлипывание. Еле слышные рыдания.

- Элисон.... Элисон, я не.... Она просто.... Она выдумала какую-то чушь про глаза из задницы!

- Тикки, ты же офтальмолог со стажем. Как глаза человека могут находиться там, где им не положено быть? 

- Очень просто, Элисон. Если бы вы побыли на моём месте, то поняли бы, почему. Хотите, передам трубку папе? Он вам такого расскажет....

- Не надо сразу звать папу. Тикки, ты вполне умная и самостоятельная девушка, если решилась получить образование вопреки семейным традициям. Думаю, твой папа не жалеет. Итак, ты хотела найти глаза. Что было вместо них?

- Да ничего необычного. Всё то же, что и у остальных женщин. 

- Понятно. Как ты думаешь, почему она соврала тебе про глаза?

- Да разве непонятно? - всхлипывает. - Ежу ведь понятно, почему!

- Нет, Тикки. Это ещё не всё. Она могла знать ваши традиции. Она могла пытаться соблазнить тебя, а потом шантажировать фотографиями, слепленными из разных кусков чужой реальности. Понимаешь, о чём я?

- Понимаю.... Может, она выколола кому-то глаза и спрятала?

- Тикки, не надо сразу думать о картинках из фильмов ужасов. Извини, из вашей реальности. У Ханны другой способ мышления. Она рассказывала тебе о своём парне?

- Рассказывала.... Что у них всё хорошо, но парень любит другую. 

- Имя называла?

- Нет... Просто сказала, и всё. Элисон, я их вообще не понимаю!

- И не надо понимать. Помни, где у человека должны находиться глаза. Если он утверждает что-то необычное - предложи выпить слабительного. Ты же доктор, Тикки....

- Элисон, я думала, что папа.... что мой отец угостил её чужими глазами.... Папа! Быстро поговори с Элисон! Если ты опять....

Сокрушённые мужские рыдания, с подвыванием и удушливым кашлем.

- Тикки, когда папа курит в больничной палате, не стой возле него. Договорились?

- Да уж, договоришься с ним.... Он курит на каждом углу, и постоянно воображает себя у костра. Элисон, не забывайте, что на меня его табак не действует. Я просто переживаю за отца. И пожалуйста, объясните двум братьям Сачковски, что я не людоедка. Ни в физическом, ни в моральном смысле. Пусть на своих девушек посмотрят. Или мой цвет кожи определяет их мнения?

Короткие гудки в трубке. Вилл сочувственно смотрит на меня.

- Больше не буду задавать идиотских вопросов про девушек. У Тикки талант постоянно попадать в переделки. А может, везение, а может, судьба, или как они там рассуждают? Наказание Великого Тумбы-Юмбы?

- Боткинс, ты не поверишь, но Тикки училась в католической школе, а её папа регулярно посещает церковь. То, что ты знаешь - не повод обвинять их в недостатке веры в Бога. Просто другие. Хоть так ты можешь понять?

- Могу, отчего же нет.... У всех людей без исключения порой такая каша в голове заваривается, что беги куда хочешь. И сами ведь наварят, а потом обвиняют других в том, что их насильно кормили. Главное, что я понял, как Ханна обошлась с Тикки. Причём даже не по своей вине, а по вине Томека. Эту гадину надо раздавить, Элисон. От него вони больше, чем от бреда Тиккиного папы. Всё, я пошёл на прогулку. Скажи Касе, что я здесь был и чувствовал её запах. Мне этого достаточно....

Глава шестая

Роковой мужик

После ухода Вилла мне остаётся ещё раз убрать квартиру. Не потому, что не доверяю результатам уборки Ханны, а потому, что мне так хочется. И всё на этом.

Яростно вожу шваброй по полу. За окном опять вечер, из колонок ноутбука - музыка, о которой я даже не думаю. Просто слушаю в своё удовольствие. Включаю погромче, двигаясь в ритм бас-гитары. 

Неужели у меня звенит в ушах? Или телефон? Приглушаю музыку. Звонок в дверь. Да что ж такое....

В глазке торчит огромный букет цветов. Отлично. Открываю двери, но даже не успеваю прицелиться. Стадник опускает корзину с цветами на пол и застывает в сомнительной позе.

- Бейте, бейте по больному позвоночнику, - изрекает с выражением старческой укоризны. - Вы же добрая женщина. Может, у меня пройдут спазмы в желудке.

- Разогнитесь, а то тут всякие заходят с тыла, - пропускаю его в прихожую. Поднимает корзину.

- Можете не сомневаться - брал там, где качество соответствует высшим стандартам безопасности. Даже запаха нет. 

- Белые тапочки тоже с собой? Какой же вы предусмотрительный, пан Стадник....

Отодвигает корзину и с чрезвычайно виноватым видом смотрит в пол. Осторожно поднимает глаза. 

- Я бы руки вырвал с корнем тому, кто вынуждает женщин разлюбить цветы. Элисон, мы так и не договорили в прошлый раз. А здоровый сон ко мне так и не вернулся.

- Вот как, - показываю рукой в кухню. - Придётся отпаивать вас чаем на травах. Давно не пьёте?

- С тех пор, как Вилл.... в общем, с тех пор, как напился последний раз. Вы не думайте, она не будет ревновать, Элисон. Она уверена, что я к ней вернусь опять. Очень неприятно быть чьей-то вещью.

- Понимаю, сочувствую. И всё-таки вы можете изменить ситуацию.

- Как? Перестать пить? Я пробовал. Могу провести без спиртного весьма длительное время. А потом....

- Запой? Или триггерная ситуация?

- Ваша догадливость - будто оазис в пустыне, Элисон. Вся беда в том, что мне постоянно встречаются роковые женщины.

Достаю из хлебницы печенье без сахара. Благодарно кивает и придвигает к себе всю тарелку.

- Очень голоден. Элисон, вы говорили о том, что у меня сера в ушах. Я не Томек, прекрасно понимаю переносное значение слов. И тем не менее, роковые женщины существуют. Почему я постоянно их вижу?

- Где? Когда? До запоя, во время или после?

- Я же говорю, постоянно! - хватается руками за голову. - Всё дело в феномене Анны. Жаль, что Кася исчезла....

- Отлично, что Каси здесь нет. Потому что вы способны из любой, даже самой доброй и терпеливой женщины, сделать роковую особу. Для самого себя, собственными руками. Вам так нравится. Только и всего.

Молчит, прихлёбывая чай и жуя печенье. Водит пальцем по столу.

- Может, и так.... У меня ужасный характер, Элисон. Я знаю, и не укоряйте меня лишний раз. Никогда не знаю, чего ждать от себя самого. Пытаюсь разобраться, но постоянно срываюсь. И ненавижу себя за это. Эмоции перехлёстывают через край....

- Ханна - ваше изобретение?

- Ну, до изобретателя мне далеко.... Имел счастье пообщаться с этой весьма своеобразной особой. 

- И какое сложилось впечатление?

- Никакого. Я смотрел на неё и постоянно думал о том, где она баба, где мужик. Извините за резкость, но я не всегда подбираю термины. 

Протягивает чашку за дополнительной порцией чая. Наливаю и подвигаю к нему салфетки. Складывает дрожащими руками, затем комкает и бросает на другой конец стола.

- Ваша тяга раскладывать людей на составляющие вполне объяснима с профессиональной точки зрения. Отчего вы не можете выделить главного? Существенного для себя, в конкретный момент?

- Элисон, вы меня обескураживаете. Хотя, знаете, успокаивает. Вообще перестаю о чём-либо думать. Или чай так действует?

- И то, и другое. Итак, роковая женщина. Вы считаете Ханну роковой?

- Вот ещё.... Я считаю роковыми тех женщин, которыми интересовалась Ханна. 

- То есть, Касю, меня и Тикки?

Смотрит расширенными от ужаса глазами. Руки дрожат.

- Я такого не говорил! Три роковых женщины на одного мужика - это уже слишком. Элисон, помилуйте....

- Да я и не собиралась рубить вам голову. И даже связывать ноги. Лучше опишите самую главную черту роковой женщины. Чем она опасна для вас?

- Не знаю.... Постоянно случаются неприятности.

- Можно подумать, до встречи с роковыми женщинами вы катались, как сыр в масле.

Хохочет и отставляет чашку с чаем. Выглядывает в окно и показывает две фиги.

- Я уже катаюсь, и не собираюсь вылезать. Масло вкусное, главное, не обожраться. С этим у меня всегда проблемы. Каким сыром вы меня представляете, Элисон?

- Заплесневелым. Не с плесенью, а именно заплесневелым. Сколько ни пытайся срезать с вас корку, а она вырастает опять. С той же плесенью. Где вы её умудряетесь подцепить?

- По сырым местам, Элисон. По сырым местам....

Усаживается на табурет и задумчиво подпирает голову руками.

- Перед тем, как буду помирать, - закажу себе статую из сыра. На моей могиле должны радоваться, а не рыдать. Сгрызли одну статую - гробовых дел мастера подкатывают следующую. Им доход, и людям радость. 

- Я принесу на вашу могилу горшочек масла. Чтобы вы не скрипели костями.

- Вот это правильно. Даже найду смельчака, который решится их смазывать без риска для собственных нервов. Я хочу жить, Элисон, пока живётся. И роковые женщины - не помеха. Объект интереса. 

- Наконец-то вы предельно правдивы, пан Стадник. Соревнуетесь, у кого рок тяжелее?

- Ну, это уж вы загнули.... Хотя, пожалуй, да. И мне самому стыдно это признавать. Соревноваться с женщинами глупо. Намного интересней их изучать. Например, ваша новая подружка....

- У меня много новых подружек. Цвет?

Поднимает руки в жесте «сдаюсь».

- Опыт вашего приятеля вынуждает меня не повторять его ошибок.

- Ах, Тикки.... Что же такого рокового вы видите в этой милой девчушке из африканской глубинки?

- Ох, даже не знаю.... Только не подумайте, я не расист!

- Вы шовинист, пан Стадник.

- Все мы немного шовинисты, и вы тоже.

- Ну наконец-то вы приходите ко внутреннему балансу мировосприятия.... Удивляет, почему мой приятель влюблён в Тикки?

- Вовсе нет. Влюблённость необъяснима. Даже не пытаюсь понять, почему. Влюблён, так влюблён. Меня другое интересует. Отчего Тикки привлекла внимание Томека и Ханны. Им что, плохо вдвоём? Обязательно нужен кто-то третий?

- Если уж не копаетесь в чувстве влюблённости, тогда вот вам. Вероятно, Томек познакомился с Ханной, потому что Ханна похожа на Касю....

- ... или Томека познакомили с Ханной, чтобы утешить после потери Каси. Однако, вспомните - настоящая Кася говорила о Томеке, как о злопамятном человеке.

- Существенно, - загибает палец. - Очень существенно. Тогда почему Томек перенёс чувство мести на Тикки?

- По той же причине - его девушка уходит к другому человеку. Только и всего, пан Стадник.

Смеётся, глядя на мой вызывающий взор.

- Значит, я, по-вашему, такой же? Явился к вам из чувства мести, чтобы напугать до смерти? 

- Вот это уже действительно интересно, пан Стадник. Если вас так пугают роковые женщины....

- В вашем представлении я получаюсь каким-то оголтелым охотником за представительницами слабого сильного пола. Охотился-охотился, пока не попал на представительницу - или представителя? - сильного слабого пола. И теперь сижу на вашей кухне, запутавшись, кто есть кто. Так, по-вашему?

- Вы сами это сказали, пан Стадник. И это всего лишь ваша точка зрения, - опять же, временная. Ненадолго, пока очередное жизненное событие не внесёт целиком естественные коррективы в вашу же картину мира.

- Что ж, прекрасно. Пусть будет так. По крайней мере, в суматохе моих мыслей наступает хотя бы временное прояснение. Объективно говоря, Тикки - очень привлекательная девушка. И в этом её беда...

- Наконец-то вы перестаёте подозревать каждую женщину в злом умысле против несчастного, загнанного пана Стадника....

- Да, перестаю. Мне намного легче, спасибо, Элисон. Подозревать женщину в том, что она приносит несчастья - значит, отскочить на уровень развития, который человечество давно преодолело. Правда, бывают женщины и со злым умыслом, Элисон. Вам ли этого не знать?

- Не будем о том, что болит.

- А почему? Вы же бродите по моим больным местам....

- Потому что вы не устаёте бродить по моим больным местам и вести себя там, как врач-коновал. 

- Я исправляюсь, Элисон. Вы же видите.... К тому же, я и не врач вовсе, коль уж точно. Патологоанатома трудно назвать врачом.

- Вот именно. Потому что ваши пациенты - если можно так назвать мёртвое тело без души - не чувствуют боли. Лежат смирно, что бы вы с ними ни вытворяли. А живые люди - другие. Им бывает больно, и не всегда они могут выразить свою боль подходящими вам словами.

- Ох, перестаньте, Элисон! Ради Бога, перестаньте....

Даю ему выплакаться и даже протягиваю платок. Шумно сморкается и прячет платок в карман.

- Взял на память, и сам объясню той женщине, почему. Кажется, слишком задержался в гостях. Всего доброго.

Быстро запрыгивает в обувь, подхватывает корзину и убегает, словно его сдуло порывом зимнего ветра. Наверное, действительно хорошо, когда гости не задерживаются. Хоть я уверена, что он появится здесь ещё не раз....

Глава седьмая

Ночь без гостей

Только после ухода Стадника, наводя порядок на книжных полках, вспоминаю, что хотела спросить у него. Ханна. По логике, он должен был видеть Ханну на улице, когда дышал свежим воздухом после встречи с пани Пачулински. 

Стоп, а почему? Он мог видеть Касю, которая героически принесла ему лимон от приступа тошноты. Он мог видеть, куда она делась.... Или не мог?

Снова перебираю свои воспоминания. Может, я ошиблась в предположениях? Неужели Ханна столь мастерски сыграла Касю? Нет, так я ни до чего внятного не дойду....

Карие глаза Каси вместо голубых появлялись несколько раз. Впрочем, голубыми глаза Каси тоже сложно назвать. Они меняют цвет в зависимости от освещения - как и волосы Вилла. Однако, приобрести тёмно-карий оттенок в её случае можно только с помощью контактных линз....

Однако, у Ханны вполне натуральный цвет глаз. И тёмные усики над губами, которые не особенно нуждаются в подкрашивании. Даже форма носа отличается, если хорошенько присмотреться. Отчего же я не заметила этого, когда обсуждала с Касей причины исчезновения Стадника?

Потому что в тот момент напротив меня сидела настоящая Кася. И ухаживала я за Касей настоящей, а не её копией. Пусть даже Касе вздумалось поиграть со своей внешностью и надеть коричневые контактные линзы. Может, я просто не придала этому значения? И в полумраке не различила более тёмный оттенок её глаз от карих?

Вполне возможно. Гипотетически. Тогда получается, что Ханна обладает способностью проходить сквозь стены, или в моей квартире существует потайная дверь.

Ну вот, приехали. Может, Ханна и стремилась создать подобный эффект. Размытой реальности. Всё бросить и начать искать потайную дверь или портал в другой мир....

В этот момент мне становится по-настоящему весело. Не из-за Ханны, а из-за способности некоторых людей поверить вот таким Ханнам. Однако, как она сюда попала? И когда? Вот это уже по-настоящему реальные вопросы, - достойные поисков, гипотез и даже домыслов. Конечно же, в разумных пределах.

Стадник должен был видеть если не Ханну, то Касю - на улице, возле кафе самообслуживания. А может быть, Ханна успела подойти к нему раньше? За то время, что Кася ждала, пока нарежут лимон....

Это значит, что Ханна работала в кухне того кафе. И давно знала Касю в лицо - потому что Кася ходила туда обедать во время практики в институте. Похожая на неё девушка вполне могла привлечь её внимание....

Похожая? Для похожести на Касю ей достаточно было покрасить волосы в такой же цвет? Одеться в её стиле? Вопрос в том, зачем она это сделала. Вилла Боткинса она бы не обвела вокруг пальца - потому что Касю он знал, как никто другой. И узнал по запаху, оставленному на одеяле.

Значит, Ханну интересовал Томек. В жизни Томека Ханна появилась после Каси - как более подходящий способ удовлетворить его желания. По крайней мере, физические. И психологические,  - коль уж вспомнить об ориентации Томека....

Итак, предположим, Ханна выходит из кафе раньше Каси, с тарелкой лимона. Угощает Стадника, который едва осознаёт, что происходит - из-за реакции на запахи от пани Пачулински. 

Господи, ну конечно же.... Ханна и есть дочь Пачулински. Мы с Касей настолько были увлечены обсуждением личности Томека, что сами дали повод Пачулински подтвердить наши догадки....

Осталось переосмыслить слова, произнесённые Пачулински за нашим обедом: «Моя дочь попала в биде». При этом она смотрела то на меня, то на Касю.

«Вы и вы? Или вы?» Кажется, в тот момент она взглянула на меня. Доискиваться смысла логики пани Пачулински нет вообще. Она пыталась создать впечатление, что имеет в виду одну из нас. При этом акцентировала внимание на мне - как на человеке, который больше всех общался с Томеком за время нахождения Каси в моей квартире.

Вероятно, пани Пачулински очень своеобразно решала, кто же из троих женщин лучше подходит.... Кому? Её сыну?! 

Значит, одно из трёх. Первое - Томек не родной сын пани Пачулински. Второе - он вовсе не сын ей, ни в каком смысле родственных связей. И третье....

И третье может означать то, что бывший жених Каси решил встречаться с собственной сестрой. Верней, братом, переделанным в сестру. Кажется, Стадник что-то говорил о Мессалине и Калигуле....

Да, пожалуй, Коц не такой уж экстремал, в смысле научных интересов. Готов переваривать тонны лжи пациентов, ради нескольких крупиц правды. Ну и терпение....

Предположим, Томек и Ханна - родные брат и сестра, что очень смущает пани Пачулински. Она готова искать меня - или нас с Касей? - по всему городу, лишь бы решить проблему, которая её беспокоит. 

Очень своеобразным, только ей понятным способом она пыталась или примирить Касю с Томеком, или активизировать его отношения с другой женщиной, которая парадоксальным образом понравилась её сыну. Значит, не Ханна была заменителем Каси, а Кася должна была заменить Ханну....

Злость на Пачулински снова охватывает меня. Кто она такая вообще? Откуда взялась, и какое право имеет решать, кто удовлетворит желания её паскудного сыночка?!

Однако, Ханна - транссексуал. По внешнему виду пани Пачулински очень сложно предположить, что у неё есть деньги на дорогостоящую операцию. Намного легче предполагать, что Пачулински не потратила бы на неё денег, даже если бы они у неё были. 

Значит, операцию Ханны оплачивал кто-то другой. Вероятно, всё происходило так, чтобы Пачулински ни о чём не догадывалась. Ей представили готовый результат, с которым оставалось только смириться....

Значит ли это, что Ханну готовили для Томека? Не обязательно. Ханна нужна была тому, кто вкладывал в неё деньги. Тому, кому было всё равно, что Ханна когда-то была мужчиной.

Внешность Ханны и Томека отличается, но это не обязательно значит, что они совсем неродные по крови. У них могли быть разные отцы, и даже разные матери. Кто-то из родителей был общим, - поэтому Пачулински беспокоилась о будущем странной пары.

Скорей всего, Пачулински - мать Томека. У них больше сходства, чем у неё и Ханны. Возможно, Ханна похожа на отца. К тому же, она пережила очень сложную операцию. К тому же, я не знаю, как выглядела пани Пачулински до своей болезни....

Акцентуация пани Пачулински на «биде» вместо «беду» могла означать фиксацию её внимания на непривычном предмете гигиены своей дочери. Где она могла видеть биде? У себя дома? И почему связала биде с бедой? Провалиться в биде невозможно, - даже с комплекцией Ханны.

Пачулински назвала меня и Касю худенькими. Вероятно, боялась, что её дочь слишком худа после операции. Боялась, что рано или поздно Ханна сорвётся с диеты и начнёт есть всё подряд, огромными порциями. Пока не превратится в копию своей матери.

С точки зрения матери, Пачулински вполне можно понять. Она заботится о будущем своих детей. Тогда кто же заботится о семье Пачулински?

Кажется, Пачулински очень своеобразно заботится и о своём здоровье. Боится простудиться после мытья. Может, она считала, что её дочь простудится? Или всё-таки считала свою дочь лучшей копией себя?

Худая дочь у полной матери - не такой уж редкий случай. И вполне нормальный, с точки зрения женской психологии. Правда, разница в весе Ханны и пани Пачулински настолько существенна, что есть основания говорить о крайностях её заботы. И даже крайности объяснимы. Состояние Ханны после операции может быть очень нестабильным - из-за любого фактора, который не повредит обычному человеку.

Холодные руки Ханны вовсе не означают, что она пришелец из параллельного мира. Вероятно, у неё проблемы с кровообращением, или она подошла ко мне после контакта рук с холодной водой. 

Конечно. Ханна боится заразиться. Она часто моет руки, - к тому же, работает на кухне кафе. Работает не поваром, а, скорее всего, уборщицей. Она вполне могла взять нарезанный лимон из кухни. Суматоха на кухне кафе самообслуживания - обычное дело. Ничего удивительного.

Значит, Ханна с наибольшей вероятностью появилась в моей квартире, когда я была у Тикки. Девушка Коца впервые видела Касю и не могла её хорошо запомнить.... Поэтому и назвала её Касей, когда отвечала на мой вопрос о делах дома.

Однако, в моей квартире убирала Ханна - не Кася. Она спокойно дождалась, пока я приду - хоть и показалась не сразу. Что она делала в туалете? Пыталась избавиться от своего, мягко скажем, своеобразного ребёнка. Куклы, которую Томек засунул ей в причинное место. Куклы, которая могла лишить жизни Ханну и всех нас. 

Вероятно, в туалете Ханна поняла, что именно сделал Томек. Она не хотела убивать нас - хотя бы потому, что не хотела умирать. Томек рассчитывал на то, что я, Боткинс или Соткинс помогут Ханне избавиться от нежелательного предмета внутри.

И расчёт был, прежде всего, на мою доброту. На то, что я начну помогать Ханне и погибну вместе с ней. Точно такой же расчёт, вероятно, был сделан перед визитом Ханны к Тикки.

Почему же Тикки, которая искала глаза в причинном месте у Ханны, промолчала о кукле внутри? Шантаж? Или Тикки искала глаза в другом месте? Вполне вероятно, что Тикки начала поиски с того места, о котором говорят «глаза на заднице». И попалась на крючок шантажистки, заставившей молчать. Даже выдать себя за Касю передо мной - чтобы я ни о чём не заподозрила.

Только чудом Тикки осталась в живых - потому что искала неглубоко. Правда, успела попасть на компрометирующее фото, - которым, вероятно, её и шантажировали.

Набираю номер Коца. Он сразу же берёт трубку.

- Элисон? Ну наконец-то.... Без Тикки так спокойно, только я заскучал в одиночестве. Перечитал все книги, газеты, съел всё, что хотел, и что считаю нужным. Ты как?

- Неплохо. Можно сказать, выздоравливаю понемногу. Когда вы с Тикки разъехались?

- В тот же день, когда ты вернулась к себе. Она позвонила вся в слезах и сказала, что уезжает к отцу. Ничего не объясняла. Просила прощения и плакала. Когда спросил, за что - не ответила, только рыдала. Элисон, я так устал.... Хотел бы вернуться домой, но там никого нет, а звать обратно Тикки.... Ты же понимаешь....

- Да, понимаю. Пусть побудет у отца, они оба сейчас друг другу нужней всего. Боткинс не звонил?

- Звонил, - смеётся, - проедал мне мозги, но я терпеливый. Он даже развлёк меня. Здесь не с кем пообщаться, все такие здоровые....

- Тебе попался замечательный курорт, Коц. А Боткинс, что, проявлял признаки болезни?

- Ну, как тебе сказать.... Он просто забавный собеседник. Даже когда ест мозги всеми столовыми приборами. У него вполне приличный походный набор - вилка, ложка и ножик. Ничего лишнего.

- Цени его, Коц. И возвращайся скорей. Без тебя тоже скучно....

Глава восьмая

Макияж для психотерапевта

Утром я сплю так долго, что даже не открываю глаз, когда звонит телефон. Он звонит и звонит, а я сплю - сладко, спокойно и даже с хорошими снами.

Лениво приоткрываю глаза, чувствуя, как щиплет веки. Ох, я же забыла смыть макияж! Смотрю в зеркало и хихикаю над своим бледным лицом с кошмарными чёрными пятнами. Наскоро умываюсь, более или менее выходя из состояния полусна. Завариваю себе кофе и снова укладываюсь в постель. Спешить некуда....

Опять звонок. Номер Каси. Неужели?

- Кася? Ты точно нашлась?

- Элисон, если вы в этом сомневаетесь, то я приду лечить вас от страхов. Правда, я сама до сих пор многого боюсь, но лечиться вместе намного интересней, правда?

- Конечно, Кася. Ты помирилась с родителями?

- Да, всё в порядке. Они были в шоке, но понемногу приходят в себя. Отец чуть не слёг из-за того, что выяснилось о Томеке.

- Передай ему большой привет. И пусть простит меня...

- За что, Элисон? Господи, да он только и говорит о тебе.... О вас. Можно я на «ты»? Элисон, ты не представляешь, что мы пережили. Томек пытался шантажировать моих родителей. Требовал возмещения, пока ему не предъявили обвинений. 

- Даже и не думайте платить ему. Он настоящий маньяк. 

- Ну, маньяк он или не маньяк, суд разберётся. Есть то, что он совершил, а поступки говорят сами за себя. И мне, по большому счёту, плевать на мотивы.

- Молодец, Кася. Пани Пачулински больше не звонила тебе?

- Нет, но её госпитализировали. Ханна покрасила волосы в чёрный цвет. Ей так лучше.

- Так ты успела с ней познакомиться?

- Да, она приходила извиняться за Томека. Мама сначала её и на порог пускать не хотела....

- Ещё бы, такое явление.... А что помогло?

- Как ни странно, пан Стадник. Вы же хвалили его риторические таланты, вот он их и проявил. Правда, папа смотрел на него сверху вниз. Вы ведь не знаете моего папу. Только представьте себе картину: маленький пан Стадник и огромная гора.

- Ох, Кася, - смеюсь, - пан Стадник только и живёт от одного Сизифова труда к другому. Боюсь, он будет частым гостем вашего дома.

- Ну и пусть. Когда пан Стадник трезвый, с ним очень приятно поговорить. Мама угощает его пирогами, папа молча слушает. В доме весело. 

- Надеюсь, пан Стадник и дальше будет приносить радость людям. Правда, не забывай о том, что я говорила.

- Я помню. Вилл так и не появляется....

- Он любит тебя, Кася. И просил передать....

- Не надо, Элисон. Я знаю, что Вилл мог сказать. Догадываюсь. Только почему он не приходит? Почему не звонит?

- Может, Вилл ждёт, пока пан Стадник перестанет есть пироги твоей мамы?

- Вот ещё, - смеётся Кася, - Вилл отрезал бы себе половину пирога и сделал бы запасы на неделю. Он просто не хочет звонить. Встал в позу обиженного. Ждёт, что я достану его из-под земли.

- Ерунда, Кася. После всего, что случилось, Вилл имеет полное право явиться к твоим родителям и отпихнуть пана Стадника плечом. Так, как он это умеет делать. Главное, не перепутай Вилла с другим человеком. Похожим на него.

- Не перепутаю. Разве не понимаете? 

- Понимаю. Не переживай, Кася. Всё будет хорошо. Ищи практику. Если не найдёшь - приходи, будем вместе лечить неизлечимых.

- Наверное, так и сделаю. Мне понравилось. Намного интересней, чем просиживать в кабинетах за бумажками. Учиться надоело, да и смысла нет. Практика нужна....

- И практика - тоже учёба, Касенька. На всю жизнь. Хочешь попрактиковаться с Коцем? Ему скучно после отъезда Тикки....

- Ну, не знаю, - смеётся. - Вдруг Тикки вернётся и закатит сцену ревности? Или её папа начнёт звонить мне, шутить свои людоедские шутки?

- Это может быть, Кася. Смотри сама. Коц - своеобразный, но очень хороший человек. Не знаю, удастся ли вам подружиться, но в практике у тебя точно не будет недостатка.

- Пусть позвонит, если нужна помощница. И пусть не боится моего папы. Он добрый, хоть и строгий.

- Верю, Кася. Храни тебя Бог и Пресвятая Дева!

- Элисон, а можно ещё вопрос? Мне идут карие линзы?

- О, хорошо, что напомнила. Своими экспериментами со внешностью ты чуть не сбила меня с толку, но это даже помогло. Тебе самой нравится?

- Неплохо, но к цвету моего лица всё-таки лучше то, что было. И глаза натирает, долго носить невозможно.

- Цветные линзы не предназначены для длительной носки, Кася. К тому же, сейчас сезон простуд. С непривычки можешь занести в глаза инфекцию.

- Да, только этого не хватало.... Еле выкарабкалась после простуды. Наверное, потому глаза ужасно слезились. К этим коричневым линзам постоянно нужно густо накрашивать ресницы и брови таким же цветом. Или чёрным. Наносить тональный крем, а он постоянно размазывается, в самый ответственный момент. 

- Делай так, как удобно тебе, Кася. Правда, некоторые пациенты.... верней, в твоём случае, клиенты могут, мягко говоря, испугаться.

- Папа не испугался, но сказал, что я похожа на одну певицу с нехорошей репутацией...

- Предложи папе меньше интересоваться репутациями певиц. Может, ему лучше слушать, нежели смотреть?

- Мама тоже так говорит, но вы же понимаете. Моего папу очень трудно переспорить. Он просто не спорит никогда. Слушает, а потом делает по-своему. 

- Так он совершенно разлюбит музыку...

- А он и не любит, - верней, слушает не то, что все. Хорошо, что Вилл не поёт. Хотя именно Вилл заставлял моего папу хоть иногда улыбаться...

- Надеюсь, так и будет дальше, Кася. У Вилла Боткинса - парадоксальная способность делать людей счастливей. Хоть он и не святой. Или папу смущает его скромное благосостояние?

- Появится - узнаем. Я верю в то, что Вилл вернётся.

- Я тоже, Кася. Главное, ты его дождись.