6. Инцидент Яны

История о том, как бывает,

когда вовремя не узнаешь правду

Глава первая

Медвежьей походкой

Оказаться дома всегда приятно. Выспавшись после долгой дороги, раскладываю вещи по шкафам и планирую, куда сегодня выбраться на прогулку. А главное, с кем. Коц отсыпается ещё дольше, чем я. Кася работает допоздна, - набирается опыта в общении с трудными клиентами. 

Что ж, отчего бы не прогуляться самой? Давно не была в городе. Оденусь потеплей, возьму фотоаппарат и даже альбом для зарисовок. Осталось поесть и выпить кофе...

Громкий стук в дверь. Нет, даже не стук - громыхание.

- Соткинс, у тебя совесть есть вообще?!

- Элисон, - вваливается в прихожую, - у меня есть дело. Срочное. Очень срочное. Без тебя не справлюсь. Мне плохо. Дай воды.

Усаживается на пол, - скрестив ноги, положив руки между коленей так, чтобы кисти рук подпирали голову. Кисти, тоже мне... Две лопаты, ещё и немытые.

- Ты что, землю жрал?! - нависаю над ним, приподымая его руку за большой палец. - Что у тебя с ногтем?

- Да, блин, тумбочкой по пальцу попало, когда помогал папе Тырло мебель передвигать. Ничего, слезет - новый вырастет. Ты на кости мои посмотри.

- Ну, может, и вырастет, - приношу ему воду. Жадно пьёт, поднимается, идёт в кухню.

- Мне надо мысли в порядок привести. Совсем разболтался.

- Потому что разбалтываться, Соткинс, нужно правильно.

- А как правильно?

- Как разболтаешься, так и будет. Главное, дурь в голове подолгу не задерживай. Есть хочешь?

- Элисон, да я столько сожрал, что мне на диету пора! Чайками твоими буду отпаиваться. Я здесь надолго, верней, не здесь, а дома. К тебе в гости заскочил, поговорить по душам.

- А что там нового?

- Да ничего. Боткинс ухаживает за безъязыким. А кому ж ещё? У него с рукой проблемы, Элисон. Я говорил папе Тырло - нельзя столько нагружать на одного человека. Ещё и не очень здорового человека, коль уж честно.

- Знаю, - ставлю чайник и сажусь рядом с ним. - Так у вас, получается, две руки, и обе левые.

- Ну, типа того. Всё из-за того проклятого места, Элисон. 

- Соткинс, ты много дури выкурил?

- А, не спрашивай. В своё время хватало приключений. Я не о том сейчас. Блин, Элисон, твой папа Тырло.... Как он меня заколебал! Постоянно грызёмся с ним из-за баб. Постоянно!

Вскакивает и ходит по кухне туда-сюда. Даже посуда гремит на полках от его грузной походки.

- Соткинс, если ты расколотишь мой любимый кофейный сервиз...

- Расколочу - куплю новый. Элисон, блин, та ведьма проклятущая.... Всё из-за неё. У Боткинса рука, у меня рука. Тебе это ни о чём не говорит?

- Говорит, отчего же.... Вы просто взяли себе в голову. А брать в голову не надо. Ты нервничал из-за споров с папой Тырло и выпустил тумбочку из рук. 

- Ещё бы не нервничать.... Элисон, а теперь послушай, что я тебе скажу. Из-за баб случается всякое. Споры из-за баб всю историю приводили к очень большим неприятностям. И только начинаешь искать бабу....

- Верней, чёрную кошку в тёмной комнате...

- Да хоть как скажи, суть не меняется. Только начинаешь искать бабу - попадаешь в такую дыру, откуда вообще не выбраться. Я, можно сказать, вырвался - потому что у меня голова большая. И не такой уж я дурак. Просто псих, временами. 

- Это у всех бывает. Расскажу тебе сказку, хочешь?

- Давай. И чаю побольше. Буду пить чай и успокаивать нервы.

- Так вот, слушай. Жил-был один король. Родился он не очень здоровым, но сильным духом и очень умным. А знаешь, почему он родился сильным духом?

- Потому, что родился не очень здоровым телом?

- Ну да. Так бывает с очень многими людьми. Чего-то у них нет от природы, зато в другом Господь награждает их. Правда, таким людям всю жизнь приходиться бороться с собственными слабостями.

- Да, без Боткинса я бы совсем пропал, - вздыхает. - Думал, круто быть сильным, таскать без особого труда тяжеленные вещи, качаться и всё такое.... А в башке бардак. И у него бывает бардак, ты же знаешь.

- Боткинса просто заносит иногда. Ничего, повозится с безъязыким - успокоится немного. Ты о них сейчас не думай, Соткинс. Ты о себе подумай.

- Так я и думаю. Элисон, я просто не знаю, с чего начать. И тебя путаю своими домыслами....

- С чего начал, с того начал. Ничего страшного. Самое важное помнишь?

- Самое важное? Да кроме баб, вообще ничего важного не помню. Ты сказку давай дальше рассказывай.

- Сказку, так сказку. При дворе короля была женщина. 

- Ух ты, ух ты! - Соткинс аж подпрыгивает на табуретке.

- Это ещё не «ух ты», погоди. Эта женщина была из бедной семьи. По меркам королевского двора. Её муж занимался изготовлением конской упряжи.

- А потом он умер?

- Умер или умерли - не суть важно. Что угодно могло случиться, если женщина приглянулась кому-то из придворных.

- Ой, блин.... Мне уже воняет.

- Соткинс, ты очень здоровый человек. В смысле нюха. Дальше будешь слушать?

- Конечно, буду! Наливай. В смысле, чаю. И чашку побольше.

Берёт чашку, греет руки, потом рассматривает их.

- Элисон, я забыл руки помыть, но это не грязь. Честно.

- Помой и спокойно пей чай. Так вот, женщина кому-то приглянулась, и понеслось. Один, другой. Придворные - народ очень переменчивый, Соткинс.

- Как и все мужики, ничего удивительного, - вытирает руки насухо и садится за стол. - В наше время ей бы даже слова кривого не сказали.... Подумаешь, один, другой, третий.... Элисон, я каждый день вижу то, чем родился. И что? И ничего, всё одно и то же, - кроме сложных случаев.

- Ты погоди про свои сложные случаи. С Боткинсом обсудишь, когда выздоровеет.

- А он и не болеет. Верней, болеет, но не выздоровеет. Плевать он хотел на болячку свою, и правильно делает.

- Соткинс, а теперь хорошенько сосредоточься, и прекрати съезжать туда, чего не понимаешь. Ты этой болячкой не болел, не тебе рассуждать. Вспомни о бабе, Соткинс.

- Помню, - мгновенно приходит в себя. - Так что было потом, в той сказке?

- А потом - верней, однажды - при дворе короля произошёл спор. О чём спорили, неважно. Как говорится, был бы повод, и понеслось. Ты помнишь, что король родился не очень здоровым? Так вот, он пришёл в очень сильное раздражение. Разгневался.

- Разгневался.... - протяжным трубным басом выговаривает Соткинс. - И повелел рубить всем....

- Не всем. Некоторым. Тем, кого заподозрил в измене.

- С той бабой?

- Женщиной, Соткинс. Женщиной. Король обвинил женщину в том, что из-за неё у него рука отсохла, - хотя проблемы с рукой были всего лишь продолжением проблем с его здоровьем. Врождённых проблем. Понимаешь?

- Элисон, Боткинс никого не обвинял! 

- И не мог обвинить. Он прекрасно знает, отчего у него возникли проблемы с рукой. И ты ему голову не дури своими домыслами. Понял?

- Понял. Мы просто перенервничали, оба. Ладно. Что там дальше было?

- Что было? Одному отрубили голову, нескольких посадили в тюрьму, а ещё одного ранили. Верней, ранил сам король. В гневе.

- Элисон... Он что, вообще ненормальный?!

- Соткинс, понятие нормальности очень растяжимое. Скажу твоим языком - всё из-за баб. Потому что некоторые мужчины способны вести себя, как женщины. Даже не в том смысле, который приписывают этому выражению чаще всего. Поведение. Споры. Ссоры. Путаные рассуждения, домыслы, сплетни. Они спорили, Соткинс.

- Кто - они?! - смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

- Придворные, Соткинс! - размахиваю руками перед его лицом. - Ты аж синий! Придворные спорили. Настоящей причиной спора был мятеж. Король был очень подозрительный, время тяжёлое.... 

- Понимаю. Вот теперь понимаю. Элисон, мне легче. А с той женщиной что случилось?

- После той истории о ней при дворе ничего не слышали. Её покровители умерли, погибли на войне, сложили головы на плахе.... Потом на войне погиб и сам король. Погиб, как герой. 

Соткинс глядит на стол и рыдает. Глажу его по голове.

- Есть вещи, о которых никогда не перестанут плакать. И правильно. Поплачь. Тебе станет ещё легче. Надеюсь, ты не пришёл сжигать меня на костре? За то, что я слишком много знаю, с мужской точки зрения?

Поднимает голову, глядит на меня заплаканными глазами.

- Элисон... Прости, если я тебя обидел.

- Я не обиделась, Роод. Я привыкла к такому отношению. Поэтому живу одна. 

Даже не удивительно, что Соткинс заваливается спать в моей прихожей. Так и спит в кресле - с необутым ботинком, повисшим на пальцах. Снимаю и аккуратно ставлю ботинки возле дверей.

Смотрю в спящее лицо Соткинса. Чай, как чай. Странно.... Неужели опять не спал трое суток? Придётся звонить Аните.

- Элисон, я знаю, - вздыхает. - Пусть поспит. Если не мешает...

- Нет, не мешает. Вы, главное, не волнуйтесь.

- Я больше волнуюсь, когда он дома такое вытворяет. С Касей всё в порядке, она хорошо справляется. Может, вам прислать её в помощь?

- Да нет, пока что справлюсь. Держитесь вместе, я знаю, кому позвонить.

Справиться с другими людьми бывает намного проще, чем справиться с самой собой. Долго стою у окна, дыша свежим воздухом и пытаясь успокоиться. Нельзя так волноваться из-за обид мальчишки, который где-то чего-то недопонял. И всё-таки....

Нахожу в телефонном справочнике нужный номер, быстро набираю. 

- Элисон, - знакомый мягкий голос, - так что же вы пытаетесь мне доказать? Опять своё умение разбираться в грибах?

- Может быть, я и плохой грибник, но мухоморы отличать умею.

- Вот как.... Интересно. Это действительно интересно, Элисон.

Отключается. Теперь у меня есть время на размышления.

Итак, Соткинс мог побывать там, где угощают галлюциногенными грибами. Там, откуда папу Тырло приволокли в едва вменяемом состоянии.... Похоже, что это одно и то же место. 

Место, которое закрыто. Вернее, было закрыто, пока безъязыкого не отодрали от двери. 

Значит, Соткинс успел побывать там раньше нас. Или позже? Редкостная путаница, в которой нужно как можно быстрей разобраться. 

Тырло вытаскивали я, Боткинс и Пиноккио. Соткинс пришёл в пиццерию позже, - пьяный в дымину. Или едва трезвый? Запахом его перегара несло на весь коридор....

Опять придётся звонить туда, куда я звонить не хочу.

- Элисон? Ура, она опять позвонила! 

- Пиноккио, вы как себя чувствуете?

- Да отлично! Папе, правда, хреново, но мы как-то справляемся. Слушай, что делать с Чиполлино?

- А что делать с Чиполлино? Лук закончился?

- Не то, чтобы закончился.... Он его нарезать не хочет.

- Вот тебе на.... Переработал, что ли?

- Наверное, переработал. Говорит, даже запах в носу стоит. 

- Ох, ужас какой.... Так сами нарезайте.

- Мы и нарезаем. Вкусный лук, от простуды спасает. 

- Вот и лечитесь. Привет папе Тырло, у меня пациенты.

Осталось позвонить Боткинсу, но так не хочется его дёргать лишний раз. Ему и так непросто с безъязыким.... Однако, нужно удостовериться, что с Боткинсом всё хорошо.

- Элисон, да нормально мне, - вздыхает устало, - все звонят и звонят, будто я инвалид какой-то.... Вы поймите, в конце концов, что у меня организм не такой, как у других. У каждого по-своему.

- Вилл, я понимаю. Ты отдыхай побольше. И не бери на себя лишнего. Слышишь?

- Слышу, Элисон. Безъязыкий машет тебе рукой. Давай, у меня дела.

Вот теперь можно с уверенностью предполагать, что Соткинс побывал в том месте после нас. А папе Тырло могло стать хреново совершенно по другой причине. Успокаивает, что лук есть кому нарезать. 

Глава вторая

Новые сказки Соткинса

 - Элисон, можно воды?

Притаскиваю ему целый кувшин. Выпивает, блаженно вздыхает.

- Ох, как хорошо.... Выспался. Сколько я спал?

- Неважно, сколько. Главное, хорошо выспался. Домой?

- Неа. Расскажу тебе ещё одну историю. Только ты слушай внимательно, вдруг я чего навру.

- Соткинс, ты мёртвого из могилы подымешь. Опять бабы?

- Не бабы, не женщины, а девушки. По возрасту, типа. Приходит ко мне одна пациентка. Нормальная такая, всё путём. Осматриваю, вроде тоже всё нормально. Разговариваем так себе спокойненько, и тут она тихо, очень тихо спрашивает: «Доктор, а вы знаете хорошего ветеринара?» Смотрю на неё, как на явление с того света...

- Соткинс, я тебе ещё кувшин воды принесу, только ты пей. И не то, что пьёшь обычно, а что-нибудь безалкогольное.

- Ну ты загнула, Элисон.... Вот так взять и бросить пить. Ты у папы Тырло своего спроси, может ли он бросить пить без вреда для собственного здоровья. Ты слушай, слушай историю дальше. Я ей: «Девушка, ну какой ветеринар? Где вы видели ветеринара в моей больнице? Мы тут людей лечим». Она в слёзы. 

- Соткинс, ты очень жестокий врач. Нельзя так. Надо было сказать по-другому. 

- А как по-другому? Я что, обязан знать всех ветеринаров округи?

- Учи тебя, учи хорошему тону - всё равно не выучишь. И что потом?

- Ну, мне стало немного стыдно. Спрашиваю, что случилось. Говорит, животные умирают. И плачет, плачет без остановки....

- Бедняга.... Соткинс, а ты не подумал, что это её животные? 

Молчит, переминается с ноги на ногу. Поглядывает на часы.

- Элисон, я не буду рассказывать, если ты будешь думать, что я идиот.

- Рассказывай.

- Я прекрасно понял, что она не из общества защиты животных, Элисон. Что это её животные, иначе бы она не припёрлась ко мне. И вообще, какого чёрта переться к гинекологу, когда надо к ветеринару?!

- Потому что ей нужно было и к гинекологу, и к ветеринару. Соткинс, когда ты научишься хоть немного понимать женщин?

Проходит на кухню, решительно усаживается на табурет.

- Чаю мне. Большую чашку. Можно успокоительного.

- Как раз успокоительного не надо. Пей воду и успокаивайся.

- Я брошу пить, Элисон, - вздыхает. - Это всё из-за пьянки. Я в том месте был и такое повидал, что пришлось нажраться - лишь бы добраться до пиццерии с более-менее целой башкой. 

- Где жрал? И главное, что?

- Не помню. Вот этого я не помню, Элисон. Напрочь вышибло из головы. А надо вспомнить?

- Очень надо. От этого зависит твоё здоровье. И не только твоё, а всех нас.

- Ладно. Давай вспоминать. Я пришёл туда после вас. После того, как вы ушли. 

- Зачем ты туда приходил после нас, Роод?

- Хотел сам всё посмотреть.

- И что увидел?

- То же, что и вы. 

Замолкает, медленно поднимается с табурета. Смотрит в окно.

- Нет, Роод. Ты видел не то, что мы. 

- Да, Элисон, это ужасно. Я даже не знаю, что видел. Может, собственное воображение сыграло со мной злую шутку.

- И такое бывает, Роод. Успокойся и больше туда не ходи.

Садится на пол и горько плачет. Сажусь рядом.

- Роод, там погибло очень много людей. Очень много. Их уже не вернёшь. Всё, что мы можем сделать - не допустить гибели других людей. И животных тоже.

- Зря нагрубил той девушке....

- Ничего страшного. Так ты нашёл ей ветеринара?

- Нашёл. Пришлось обзвонить всех, кого вспомнил. 

- Надеюсь, она не показывала тебе фотографии мёртвых животных?

- Я бы её этими фотографиями накормил. Элисон, почему животные должны страдать из-за всяких уродов? Почему?

- Потому что всяким уродам неймётся, Роод. Вот и весь ответ на твой сложный вопрос. У Боткинса спроси, когда захочет говорить.

- Да что спрашивать.... Помним. Ладно, я побежал. Засиделся тут. И спасибо тебе за всё, Элисон. Большое спасибо. От чистого сердца....

Глава третья

Горе и радость

- Элисон, ты хорошо меня видишь?

Приоткрываю глаза. Не узнать Боткинса сложно даже в полусне.

- Где Роод? - едва выговариваю запёкшимися губами.

- Элисон, его нет. Совсем нет. 

- Кто?

Боткинс аккуратно умывает моё лицо свежей прохладной водой.

- Тот урод из паба. Я догнал его, разбил морду, теперь оказываю помощь. Как всегда. Роод бросился на дымовую шашку, которую кинули в окно. Оказалось, граната с газом....

- Вилл, допроси его как следует....

- А что допрашивать? Если с Роодом можно было разговаривать, то с уродом - нет смысла. Это два разных человека, понимаешь? Совершенно разных.

- Понимаю. Помню. Может, безъязыкий что-то скажет.

- Конечно, скажет. Язык-то у него никуда не делся, и даже заживает понемногу. Элисон, у Роода просто не было шансов. После того, что он съел.

- Вилл, когда мы перестанем терять?

- Не знаю, Элисон. Не знаю. 

Ставит свечку на подоконник, помогает мне приподняться.

- И знаю, что ты будешь принимать пациентов.

- Даже и не сомневайся. Нельзя сдаваться. Что бы ни случилось....

Тяжёлые потери всегда восполняются - таков извечный закон бытия. В семье Соткинсов появился маленький Роод. Вилл разрывается между детской больницей и визитами ко мне, пытаясь хоть как-то утешить и успокоить. Трудно осмыслить то, что случилось, - даже за несколько дней....

Медсестра осторожно заглядывает в палату.

- К вам пациент, - шепчет, - только вы его не прогоняйте.

- Ещё чего, - усмехается Боткинс. - У меня тоже пациентка. Будет приседать на уши - выгоню с полоборота. 

- Будет, - вздыхает медсестра. - Он нам все уши в коридоре прожужжал.

Поправляет свои тугие спиральные локоны. Переглядываемся.

- Пусть заходит, - говорю, - хоть посмеёмся.

Медсестра вкатывает нечто мужского пола, укутанное в цветастое одеяло - с повязкой на глазу и растрёпанными волосами, торчащими под продырявленной шляпой неопределённого цвета.

- Патологический?

- Патологический. 

- Я зрение потерял, - вздыхает столь горько, что медсестра начинает всхлипывать и вытираться рукавом. Боткинс тычет пальцем в его здоровый глаз.

- А это что? Хочешь сказать, ты и этим глазом не видишь?

- Недосмотрел, - плачет из-под повязки. Медсестра подставляет ему судочек для инструментов. Машу рукой.

- Погодите, погодите. Пусть поплачет. Как вы умудрились попасть дымовой шашкой в очень высокий этаж очень многоэтажного дома?

- Я не попал, я угодил! Если бы у меня было два здоровых глаза, - попал бы, куда надо, а попал к вам. Нет мне прощения....

Смотрю на Боткинса и удивляюсь, как ему удаётся себя контролировать. Неужели научился мотать короткую лапшу на вилку?

- Хотите сказать, что ваша дымовая шашка чудесным образом улетела обратно и угодила вам в глаз? - спрашиваю. Вздыхает.

- Тогда чья же шашка убила нашего друга? - грозно вопрошает Боткинс. Пациент закрывает голову руками.

- Я сбивал пачку гранатового сока! Пить очень хотелось!

- Господи правый, ну почему вы сбивали её, а не пошли в магазин?

- Так интереснее, - всхлипывает. - Стою внизу и вижу, как с крыши спускается пачка гранатового сока. Взял шашку и бросил, чтоб никому другому не досталось. Знаете сколько охотников перебить сушняк в этом районе?

- Знаем, - вздыхает Боткинс. - Жаль, что ты не знал про упаковку, которая не всегда соответствует содержимому. Что ж, ври дальше, а мы уж как-нибудь приправим твою лапшу. И не вздумай закапывать гранатовый сок себе в глаз. Совсем лишишься зрения. Понимаешь?

- Ага, - вздыхает. Медсестра гладит его по голове и увозит из палаты. Боткинс в изнеможении падает на свободную койку.

- Элисон, с детьми малыми легче говорить, чем со взрослыми трепачами. Ты меньше к ним прислушивайся. Такого натреплют.... 

- Боткинс, это ты мне говоришь? - смеюсь. - Почаще заходи в гости туда, куда ходить не любишь. Туда, где нас не очень любят за правду в глаз.

- А кто ж ещё им правду скажет, Элисон? Так и будут крошить друг друга? И нас, под горячую руку? Или делать козлами отпущения? Нет совести - пусть расхлёбывают то, что сами наварили. У нас люди, которым действительно нужна помощь. Которые страдают из-за таких, как они. 

- Вилл, а что с девушкой, которая приходила к Соткинсу?

- О, Элисон, это самое интересное. В этом как раз и соль, только не очень солёная. По сути, девушка ни в чём не виновата. Просто шороху навела, сама того не понимая. Ничего удивительного для обычной женщины. Другое дело - кто шуршал, пока она витала в облаках и питала несбыточные надежды. 

- Хочешь сказать, этот шероховатый угробил её животных?

- Элисон, я ничему не удивлюсь. Из ревности, а может, запугать хотел, подчинить себе, как домашнее животное. Хорошо, что она вообще к нам пришла. Иначе так и терзалась бы из-за якобы неправильно подобранного питания. Глупости всё это, Элисон. Животные намного лучше приспособлены к перемене условий обитания, чем люди. Они могут есть всё, что заложено в них природой. Всё, чего требует их организм в конкретный момент существования. Могут быть разбалованы представлениями хозяев о правильном питании. И в этом животные не слишком отличаются от людей.

- А парень? Она успела рассказать Соткинсу о своём парне?

- Только хорошее, и это очень плохо, Элисон. Так не бывает. 

- Не всем парням нравится объективная оценка....

- Это их проблемы, Элисон. Я не люблю чувствовать себя слишком хорошим, потому что я вполне обычный человек. Я сам понимаю, что обычный - со своими слабостями, недостатками. А женщина всегда, как зеркало. Смотришь в неё и видишь себя. Если хорошо видишь, конечно....

  

После ухода Боткинса невесёлые мысли не дают мне покоя. Почему мы, люди, которые ничего дурного другим не желают, должны быть замешаны в чьих-то бесконечных разборках? Потом эти же так называемые доброжелатели приходят к нам за помощью. В чём? И чем можно помочь людям, у которых совершенно другие ценности?

Медсестра заглядывает в палату.

- Элисон, вы только не удивляйтесь. Он сегодня тихий.

- Опять сумасшедшие? Это не ко мне....

- К вам, к вам. У него психотерапевтическое. 

Вкатывает в палату пожилого человека неопределённого возраста - будто законсервированного в своей каталке. Да что ж такое? Все дружно решили болеть и не выздоравливать?

- Повышенная тревожность, - вздыхает медсестра, прощупывая пульс пациента. - Не выпускает из рук астрологические прогнозы.

- Пусть немедленно выпустит, иначе я не ручаюсь за его психологическое здоровье.

- Говорит, ему так спокойнее. Мол, есть на что опереться.

Пациент поднимает глаза к потолку, почёсывает усы. 

- Я не предсказатель, - говорю строго. - Хотите быть здоровым?

- Хочу, - вздыхает, - и подольше. Страшно умирать, не зная, на кого дом оставить. А ещё страшней смотреть, как дети твой дом делят.

- Это всегда страшно. Потому не спите ночами?

- Ой, не сплю, не сплю.... Лежу и всё слышу. 

- И на кого ставите? На сильного, умного, хитрого, ловкого?

Разводит руками. Понимающе киваю.

- Вы читали Тертуллиана?

Вытаращивает глаза, хватается за сердце. Улыбаюсь.

- Он давно умер, так что не бойтесь. Не сделает вам ничего плохого, только правду скажет. Про то, как лучше встречать старость. Достойно, так сказать.

Лицо пациента мгновенно светлеет, под усами проступает подобие слабой улыбки.

- Давление? - спрашиваю сочувственно. Кивает.

- Может, вам на огород? Землю удобрить к тёплому сезону?

- Да я могу копать, могу не копать. Могу сеять, могу не сеять. А кое-кто, - глаза мгновенно наливаются кровью, - может ещё что-то.

- Так поучитесь у него ещё чему-нибудь. На чужих ошибках всегда легче учиться.

Облегчённо вздыхает, оглядывается на дверь.

- Вы давление постоянно не измеряйте. Сами себе лишний стресс нагоняете. Вам бы к терапевту....

- Возили уже, - вздыхает чуть ли не со слезами, - отправил к психотерапевту. Говорит, веселей, и таблеток не прописывают.

- Не имею такого права. Многие болезни лечатся проще. Диета, например....

- Вы мне про диету не говорите! - сводит брови. - Меня к диетологу возили, так теперь вообще боюсь еды....

- Почитаете про Тертуллиана - меньше будете бояться. Группы поддержки посещаете?

- Да был, был. Одни болячки обсуждают. Разве с ними выздоровеешь?

- Ходите, где повеселей. И помоложе...

- Скажете тоже - помоложе.... Супруга не велит.

- Ах, супруга не велит.... Понимаю, понимаю. Ходите вместе, только взглядов своих не навязывайте. Хоть иногда к людям прислушивайтесь. Может, и детей своих услышите. С другой стороны, а не с той, с которой они вам себя дома показывают.

- А вдруг увижу то, что меня расстроит?

- Расстраивайтесь, но не злитесь. Вы ведь тоже были молодым...

Смотрит на меня жалобно.

- Так что, не читать астрологические прогнозы?

- Не читайте, мой вам добрый совет. Дольше проживёте. И главное, спокойнее.

После того, как медсестра увозит пациента, чувствую необычное умиротворение. Что возьмёшь с пожилых людей? Им так проще. Жить, отгораживаясь от постоянно меняющегося мира, убеждать самих себя, что ничего не знают и знать не хотят. Может, это единственный залог их здоровья. Может, нам действительно будет у кого спросить и получить мудрый ответ - через несколько лет, когда пожилые люди смогут взглянуть на сегодняшний день со стороны....

Глава четвёртая

Сырный кляр

Едва успеваю отдохнуть, как телефон опять звонит.

- Элисон, у нас чрезвычайное происшествие, - медсестра едва выговаривает слова, задыхаясь от страха, - пациент из одиночной палаты....

- Ну какая одиночная палата, что вы людей пугаете....

- Простите, одноместная. Так вот, он намазал себя сыром и требует ванну из кисло-сладкого соуса!

- Требует письменно?

- Ну да. Написал заказ на рецептурном бланке.

- Прекрасно.... И что? Предлагаете приправить его чем-нибудь?

- Он уже посыпает себя солью. 

- Понятно. Везите мне кресло-каталку, я тоже хочу проехаться.

Риск ходить по свежевымытому полу, едва придя в себя, намного неприятней, чем временная несамостоятельность. Впрочем, самостоятельно мыслить я не перестала, и по дороге придумываю, что делать. Неужели безъязыкому надоело трезвое мышление Боткинса?

Медсестра открывает двери в палату.

- Вот, полюбуйтесь, - усмехается. - И где только стырил целую головку?

- Я догадываюсь, где. Вернее, кто. Когда доктор Боткинс ушёл, кто приходил к пациенту?

- Одна дама, вернее, женщина очень внушительных размеров.

- Опять внушительные размеры. И что же она ему внушила?

- Я не слышала. Зашла в палату, он лежит на кровати, весь в сыре. И говорит, что это кляр.

Подъезжаю ближе. Сырная маска на лице даже не шевелится.

- Значит, вы считаете себя мясом?

- Угу.

- Надеюсь, вы понимаете, что сырный кляр и кисло-сладкий соус - не очень удачное сочетание?

- Нее.

- Мгм, значит, у вас другое мнение. Отлично. 

Аккуратно приподымаю сырную корку. Кожа покраснела до бордового оттенка.

- У вас аллергия. Уверены, что это сыр, а не сырный продукт?

- Нее. 

- Я тоже не уверена. Снимайте немедленно. 

Медсестра заглядывает в палату с пиалой кисло-сладкого соуса.

- Может, он есть хочет?

- А разве мясо хочет есть? Оно же мясо.

- Хочу! - вскрикивает пациент. Медсестра застывает с пиалой на весу. Подъезжаю к ней, покачиваю пальцем перед носом.

- Нет, нет, всё нормально, - шепчет, глядя то на меня, то на пациента. - А как это?

- Вот так. Ничего сверхъестественного. Продукт на анализ, пациенту ложечку соуса. 

- Вы думаете, он вспомнит что-то из прошлой жизни?!

- Если начнёт вспоминать перерождения по карме, вызывайте психиатра. Из прошлой жизни - уже интереснее. Он пишет?

- Да постоянно! Мы не можем разобрать ни одного слова.

- Пусть пишет. Как соус?

- О! - вздыхает пациент и закрывает глаза. 

- Что ж, соусозависимость - не болезнь, а временное состояние декомпенсации после глубокой психической травмы. Доктор Боткинс проверял ему желудок?

- Знаете, - шепчет медсестра, - у меня такое впечатление, что он доктора Боткинса с кем-то путает....

- То есть? У пациента раздвоение личности доктора Боткинса?

- Не знаю, но он почему-то называет его женским именем.

- От фиксации на женских именах ваш пациент отвыкнет не скоро. И как же он называет доктора Боткинса?

- Кэти. Вы себе представляете?!

- Не представляю. 

Объезжаю кровать пациента туда и обратно. С аппетитом глотает третью ложку соуса, стабильно водя глазами за моим передвижением. 

- Что ж, у него есть надежды на выздоровление. А мясо?

- Да! - кричит пациент. И садится на постели.

- У него гемоглобин очень низкий. 

- Надеюсь, он не будет есть сырое мясо.

- Не буду, - морщится пациент. - А где Кэти?

- Ушла. И больше не вернётся. 

Медсестра вывозит меня в коридор. Пол уже высох, так что смело можно передавать каталку другому пациенту. 

- Почему он постоянно говорит именами? Зовёт всех Кэти на свете?

- Похоже, что да. Вдруг какая-нибудь не очень умная Кэти откликнется. От суеверий и необоснованных убеждений ему придётся долго избавляться. А что он говорит про Кэти?

- В том-то и дело, что ничего. Хочет, чтобы про Кэти говорили.

- Сверхценная идея? Если собрать всех Кэти на свете и говорить про них, у пациента может лопнуть голова. Он этого добивается?

- Не знаю.... Может, вы ещё раз его проконсультируете?

Возвращаюсь в палату. Пациент сидит на кровати, с аппетитом прихлёбывая растворимый суп.

- Ах, вот в чём дело, - говорю строго. - Прекращайте симулировать, не то забудете собственное имя. Вы хоть его помните?

- Да, но не хочу говорить, вдруг украдут...

- Конечно, украдут. Вы ведь один такой на свете, больше нет. Давно закодировались?

- Давно, - вздыхает, выискивая что-то в супе. Достаёт кусочек моркови, рассматривает и засовывает себе под подушку.

- Сочувствую. Надеюсь, вашу морковь не зовут Кэти?

- Зовут. Не откликается.

- Какая молодец. Скоро с вами перестанут разговаривать все овощи. Может, будете называть их собственными именами?

- Морковь - морковь?! - в ужасе восклицает пациент. Смотрю на него с глубочайшим сожалением.

- Да, представьте себе. Всё так просто, даже думать не надо. Морковь - морковь, и подразумевается только морковь. 

- А сорта?

- А причём тут сорта? Главное, чтобы вы не разговаривали с овощами, как с людьми, а с людьми, как с овощами. Надеюсь, овощ от человека вы способны отличить?

- Нет, - вздыхает. Достаю из его супа обрезок лука.

- Что это?

- Лук. 

- Целый?

- Нет, кусочек. 

- От вас тоже могут остаться одни кусочки. Если не возьмётесь за ум.

- Уже взялся. Элисон, вы ещё ко мне придёте?

- Если перестанете обижать доктора Боткинса. И прекратите принимать всех, кто тащит вам сыр.

Выхожу из палаты. Медсестра что-то усердно пишет.

- Давайте выписку.

- Да вы что?!

- Много болеть вредно для здоровья. Родные стены лечат. 



Глава пятая

Девушка с животными

Давно в столице не было такой спокойной, тихой погоды. Ведь столичная погода состоит не только из перемен климата. Шум автомобилей, рекламы, орущей наперебой, внезапно, вычурными голосами, словно ненавидящей своих потенциальных слушателей, - ко всему этому жители мегаполисов привыкают, даже не замечая. И сами говорят, почти не слушая своих собеседников - лишь бы выговориться.

Может, это тишина района, в котором находится больница? Здесь мало многоэтажек, совсем нет небоскрёбов и плотно жмущихся друг к другу зданий. Машины проезжают нечасто и на приличной скорости, а до ближайшей станции метро более чем сорок минут хода - по расчётам Вилла.

Мы идём не спеша - по сути, нам неоткуда бежать, разве что от назойливых пациентов. Они ведь одни такие, а нас двоих, по их мнению, должно хватать с головой только на них одних. Зато теперь нам кажется, что мы одни в целом мире - хотя вокруг ходят люди, то спеша, то прогуливаясь.

- Знаешь, Элисон, мне та девчонка с животными из головы не идёт. Нельзя использовать людей, будто вещи....

- А когда она появилась у Роода? До визита в то место или после?

- Думаю, до того, как он решил отправиться туда.

- Из-за неё?

- Его тоже что-то зацепило. Хотя, ты понимаешь, о чём я....

Некоторое время молчим, вспоминая тех, кого мы потеряли.

- Вилл, это мы с тобой знаем, что людей нельзя использовать. И другие знают, но плевать хотели. Так им удобно жить. И тем, кого используют, - по сути, тоже удобно. Самостоятельные решения требуют усилий, определённой работы над собой. Ты не думал, что девушке с животными было удобно жить так, как она жила?

- Думал. И про то, что она сделала решительный, пусть и небольшой шаг. Прийти к Рооду. Когда узнала, что его нет, стала чувствовать себя виноватой ещё больше.

- Может, кому-то выгодно внушать ей чувство вины?

- Конечно, выгодно. На чувстве вины очень многие люди успешно паразитируют. Думаю, её парнишка прожил с ней своеобразным паразитом не один год. Пока не нашёл другую пищу. И я бы не хотел, чтобы она стала стервой, от которых блевать хочется. Просто таким девчонкам нужно жить где-то очень далеко. Подальше от паразитов.

- Ты очень расстроен, Вилл.... Из-за неё? Или безъязыкий?

- Элисон, да я тебе благодарен, что ты хоть немного меня разгрузила. Хочется ему жрать свой кисло-сладкий соус, притворяться мясом и намазываться толстым слоем сырного продукта? Пускай, это его право. Может, он даже заведёт себе кармического психиатра, который будет активно выслушивать его бредни про жизнь в позе сверчка. 

- Тебе кто-то приседал на уши?

- А, мать одной пациентки. Ошиблась номером.

- И что говорила?

- Что её дочь наелась сырого мяса у костра.

- Ну и ну.... Пойдём-ка, выпьем чаю. Смотри, тут очень большая чайная...

- Эко-вариант, - Вилл оглядывает вывеску-меню. - Ничего себе, целых двадцать пять разновидностей травяных чаёв. Неужели твоя кухня перестанет быть проходным двором, Элисон?

- Наконец-то, - прихватываю пачку визиток из корзиночки у входа. - Здесь очень уютно. Заказывай большой чайник. Или лучше три, разных видов?

- Лучше двадцать пять чашек, - смеётся Вилл. - Начнём с пяти. Угадай, кто будет пить из нечётной.

- Даже не догадываюсь.

- И это прекрасно. У меня тоже нет никаких предположений. 

Официант приносит чашки с чаем. Вилл наугад отставляет одну чашку на дальний край стола.

- Так вот, Элисон. Роод оставил кучу записей о той девушке. В разных блокнотах, ты же знаешь, как он писал наспех. Его больше волновала не она, а гибель животных. Правда, он немного съехал на тему всяких ритуалов и прочей мистики, которая встречается в жизни не так уж часто. Бывает, люди придают подобным вещам слишком большое значение. И многое теряют на своём же неправильном понимании.

- Хочешь сказать, не умеют выбирать? Или разбираться?

- Мыслить не умеют. Ум надо постоянно дисциплинировать. Иначе мир вокруг можно превратить во что угодно, собственными же силами. Многим людям просто не хватает острых ощущений. Бывает, любопытство или что другое, не суть важно. Так вот....

Достаёт из кармана блокнот, разворачивает.

- «Просила оставить в покое. Не меня». Как ты думаешь, что это значит?

- Что она просила кого-то оставить её в покое, но это был не Роод. Возможно, тот парень или ещё кто другой.

- Предположим. К Рооду она сама пришла. Может, хотела, чтобы он её парню по шее надавал?

- Кто, Соткинс? Делать ему больше нечего было. Вилл, это ты готов полезть в драку из-за девушки, которую якобы обижают. Будь осторожен. Роод уже не раз обжёгся на подобных вещах. Наверное, потому так бурно отреагировал на слова девушки.

- Не на слова, Элисон. Смысл ею сказанных слов про ветеринара для него был другим. Буквально на долю секунды, - может, чуть дольше. А теперь вспомни одного типа. Только не плюйся в чай, я тебя прошу.

Встаёт из-за стола и пританцовывает с двумя чашками чая.

- Папа Тикки?

- Ну да. Невыносимый папашка, которого периодически клинит. 

- Идея фикс?

- Что-то похожее. Зациклился на одной теме, и съехать не может. 

- Скорее, выехать. Он, будто машина со свороченными колёсами, которую постоянно заносит в кювет. Когда я его вспомнил - будто пазл нашёл. Правда, до полной картины ещё далековато.

- Надеюсь, парень той девушки не был товарищем папы Тикки по несчастью?

- Думаю, нет. Даже уверен. Парень той девушки был людоедом другого рода. Моральным людоедом. А девушка ему нужна была, как пропуск. В место, куда он просто так пробраться не мог.

- Вполне типичная история, ничего удивительного....

- Вот и я об этом. А теперь представь себе, что он по какой-то причине в то место пробраться не смог. Даже с девушкой. Не всё решают связи.

- Странно, что он этого не понимал....

- Он и не хотел понимать. Просто шёл по накатанной колее - думая, что так будет и дальше. А так не бывает. Каждый раз всё по-другому. 

Выпиваем по второй чашке чая. Смотрю на дальний конец стола, не веря своим глазам.

- Вилл, может, мы слишком увлеклись разговором?

- Похоже, что да. Как думаешь, где прячется любитель халявной чашечки?

Оглядываю зал. Под столами - ни единой лишней ноги.

- Вилл, даже и угадывать не стоит. Он привлекает внимание. Рисуется, так сказать.

- Больше. Он показывает. Я этих любителей показывать знаешь сколько перевидал? И показал им кое-что, после чего у некоторых вообще пропала охота быть кем-то другим. Человек может проявлять себя по-разному, но иногда не лжёт. Совсем не лжёт, и это бывает страшно. Жутко до такой степени, что полностью отстраняешься и смотришь на него, будто на предмет. 

- Да, знакомое чувство. Предмет, находящийся за стеклом. Люди, у которых пусто внутри.

- Совсем пусто не бывает, Элисон. И отстранение - всего лишь чувство самосохранения от пустоты, которую видишь перед собой. Нормальное человеческое чувство. Многие люди уверены, что достаточно зацепить человека, чтобы вызвать настоящий интерес. Неправда. Потому что они даже не знают, что такое настоящий интерес. 

- Когда человек сделал что-то, действительно заслуживающее внимания?

- Да, именно так. Очень большой вклад. И чаще всего величину этого вклада можно оценить не сразу. Позже, через много лет. Когда величина вклада будет ощутимой. Так сказать, сформированной во что-то очень определённое. 

Официант приносит ещё пять чашек. Вилл ставит пятую чашку на стул возле себя. 

- Как пить дать, стырит. Даже побоится сесть рядом. Элисон, может, выйти в туалет, чтобы не смущать? Ты в мужской, я в женский....

- Ещё скажи, что мы оба ему нравимся....

- Он даже не знает, кто больше. Впрочем, это его проблемы. Для него мы всего лишь персоны, маски. Как там говорят твои психоаналитики?

- По-разному. Смотря что и как читать.

Боткинс наклоняется ко мне, манит пальцем.

- Если бы он не умел читать, то паразит той девушки пролез бы туда, куда его не приглашали. Как тебе вклад?

- Не хилый....

- Ещё какой не хилый. Правда, не всё можно просчитать. Можно сказать, я угощаю его успокоительными порциями. Неуязвимых людей не бывает, Элисон. Многие привыкают, что им всё удаётся. До первой крупной неудачи, которая может выбить из колеи. А человек этого, по сути, не заслуживает. Он сделал всё, что мог. 

Глава шестая

Куртка must-have

- Элисон, ты когда-нибудь была цыплёнком табака?

Успевать за быстрой ходьбой Вилла не так уж сложно, когда бежишь не в ногу. Возле моста он резко сворачивает направо, пропуская оголтелую толпу футбольных болельщиков. Проносятся мимо нас, будто толпа зомби, - с выпученными, остекленевшими глазами.

- Вот это да.... Кто сегодня играет?

- Игра называется «Бей своих, лижи сапоги чужим». А мы в неё не играем. Видела, как понеслись? А теперь быстро перебегаем дорогу. 

Оказавшись в одном из тихих переулков, прижимаемся к стене и закуриваем. 

- Вилл, может, объяснишь, почему ты оставил половину заказа своему другу?

- А он не друг мне, Элисон. Здесь нет друзей. Есть игроки по своим правилам. Я просто ждал, когда он снимет маску. 

Недоумённо гляжу на строгое, серьёзное лицо Боткинса.

- Ты же отдал ему дань уважения...

- Конечно. Это мой человеческий долг. Он прятался, Элисон. Был одним из посетителей чайной. А чай ему носил официант. Вернее, официантка.

Медленно закуриваю и выпускаю струю дыма поперёк улицы.

- Всё правильно, Элисон. В одной точке сошлось очень много интереснейших событий. Я знал, что так будет. Поэтому позволил себе небывалую роскошь. Подставить себя и тебя. Знал, что будет путаница, и дождался ключевого момента.

- Ключи там, где ты ещё делал добро.

- Да их полно по всему миру, Элисон. Пусть ищут и учатся быть людьми. Хотя бы немного. А теперь пойдём к нашему пациенту. Как ты думаешь, кем он себя сегодня считает?

- Опять какой-нибудь едой?

- Хуже. Или лучше, смотря с какого угла зрения. Или точки?

- Неважно. Что может быть лучше еды?

- Напитки, Элисон. Сегодня он - чай. Кому достанется нечётная порция - не нам решать. Будем спасать мужика?

- Как можно спасти чай от жадного поглощения футбольными фанами?

- Не знаю, но давай попробуем. 

Идём прогулочным шагом. Даже Боткинс не спешит, хотя его телефон аж подпрыгивает в кармане куртки.

- Вилл, потрясающая картина. Пока в чайной суета, обмен футболками, чашками.... как они вообще что-то умудряются понять в такой неразберихе? Кто есть кто, кому куда бежать?

- Элисон, лучше спроси, как я высчитал момент ухода из чайной.

- И как же?

- Я не высчитывал. Я его прочувствовал задницей. Той самой задницей, в которую не раз попадали на одном и том же месте.

- Всё правильно, Боткинс. Вот теперь всё сходится.

Заходим в больницу. Медсестра встречает нас - заплаканная, с потёкшим макияжем.

- Лежит, совсем неподвижный.... 

- Да ладно тебе, - усмехается Вилл. - Сейчас растормошим.

Открываю дверь в палату. Пациент едва слышно стонет.

- Они выпили из меня всю кровь....

- Вы опять? - спрашиваю строго. - Вам что, мама читала на ночь вампирские сказки?

- Маленькие зёрнышки....

- Ах, зёрнышки.... Вилл, он опять что-то разжёвывал.

- Я даже не сомневаюсь. Может, его намазать каким-нибудь настоящим сыром? Без плесени?

Пациент вздрагивает, скашивает на меня умоляющий взгляд.

- Он разжёвывал зёрнышки в кисло-сладком соусе. 

- Горечь во рту есть? - Вилл осматривает его позеленевший язык. - Ну ты даёшь.... В общем так, патологоанатом. Ты сейчас поднимаешься, перестаёшь изображать труп, назначаешь девушке без животных свидание в чайной и объясняешь, что случилось. Как тебе игра в честность?

Пациент закатывает глаза с безжизненным видом.

- А знаешь почему? - Вилл переводит глаза на меня. - Потому что ему дороже задница его распрекрасной официантки. В ней можно удобно устроиться и какать пазликами. Знаешь, есть такой не очень приятный сюрприз. Только этот хитрец выкидывает не все пазлики сразу, а по одному. Разрушает, так сказать, герметичность упаковки.

Пациент медленно поднимается, засовывает ноги в тапки.

- Обиделся, - Боткинс похлопывает его по плечу. - Мы тоже обижаемся, когда ты нас не понимаешь. А ещё больше обижаемся, когда пытаешься подставить, на пару со своей пышнотелой пери. Найди себе другого гастроэнтеролога.... Как тебя там нынче? Яйцеголовый? Впрочем, я даже не удивляюсь.

- Демонстрация трудящихся, - дёргаю пациента за ухо. - Понадобится психотерапевт - звоните в рельсу. Возможно, мы услышим.

Сдержанно отказываемся от чая в ординаторской и выходим на улицу. Больничный сад на фоне зимних солнечных лучей выглядит краше весенней картины. Спящие деревья едва прикрыты остатками снега. Издали кажется, будто кто-то украсил деревья комочками ваты.

- Красиво, правда? - Вилл толкает меня под бок. - Сфотографирую и отошлю в мой любимый суши-бар. 

- Лучше нарисовать, по памяти. Такое никогда не забудется...

- Как думаешь, Вилл, жизнь той девушки поменяется к лучшему?

- Захочет сама - поменяется. Мне было важно сказать маленькому Рооду Соткинсу, что всё произошло не зря. Не напрасно. Нельзя сидеть и ждать, пока тебя разыграют или сделают чьей-то разменной монетой. Я так устал от этого, Элисон....

- Я тоже. А Кася?

- Даже не знаю, смогу ли к ней теперь вернуться. Что скажу? Вот, я, Вилл Боткинс, который не любит играть по чужим правилам. Вот Элисон, которая не хочет возвращаться в пиццерию и мыть там посуду с утра до вечера. Есть ещё одна девушка, которая не скоро сюда вернётся. И тоже потому, что имеет своё мнение. И тоже потому, что её добро через несколько фильтров мясорубки перекручивают на невообразимой формы лапшу. Зачем мы здесь, Элисон? Зачем я Касе, у которой будут постоянные проблемы с родителями?

- Вилл, ты даже не спросил у Каси.... Так нельзя.

- Отчего нельзя, Элисон? Можно. Всем плевать, по сути. Ты можешь кричать человеку в ухо самые правильные, самые нужные - как тебе кажется - слова. Можешь преподносить эти же слова под другим соусом, даже без перемены сути. А толку? Если у человека в ушах те же самые несколько фильтров мясорубки? Ты даже не предугадаешь, что человек услышит. Не узнаешь, запустится ли у него в голове совершенно естественный, природный механизм самостоятельного мышления. Поехали отсюда, Элисон. В этом месте вообще нельзя долго задерживаться. Категорически противопоказано.

Глава седьмая

Золотые тельцы

Впервые за долгое время иду позади Вилла, - чувствуя уверенность и беспокойство, принадлежащие разным причинам. Я даже не пытаюсь объяснить себе, почему так. Просто иду и молю Бога, чтобы мы дошли до ворот больницы....

Кратчайшая доля секунды. Картина, вспыхнувшая в мозгу, настолько жуткая, что я немедленно хватаю Вилла за хвост и запрокидываю ему голову назад. Он падает почему-то не назад, а вперёд - на живот. 

Я прикрываю ему голову, руки, спину - всё, что могу прикрыть. Мою ногу от бедра до пятки словно пронизывает электрическим током, но я даже не смотрю, что у меня в ноге. Мозг и тело мгновенно вырываются из оцепенения. Кажется, что небо сейчас упадёт всем своим весом.... 

Упадёт на нас двоих, пытающихся спасти друг друга на садовой больничной дорожке....

Топот ног, крики, визг тормозов. Кто-то подбегает к нам, кто-то бежит по направлению к чёрному и главному входу больницы. Вилл даже не шевелится и не стонет. Под моей рукой расплывается что-то тёплое. 

- Опять не успел, - тихий, надтреснутый голос над ухом. - Да что ж такое....

Медленно поворачиваю голову. Мужское лицо, похожее на ожившую древнюю скульптуру. В глазах - боль, которую нельзя выразить мимикой.

- Я шёл за вами. Он бросил мне вызов, - дерзкий, наглый пацан с невероятным шестым чувством. Или как у вас там говорят? Дар Божий?

- Господу судить и миловать, - шепчу. - Что это было?

- Мне самому интересно. Одно и то же место, сплошные жертвы....

Над нами склоняются врачи, осторожно приподнимая меня с неподвижного тела Боткинса.

- Ранение в ногу, рикошет. Проникающее в скулу, пуля застряла в височной кости. Стреляли предположительно с верхних этажей или с крыши. Носилки, дыхательный аппарат! Быстрее!

Боткинса перекладывают на носилки, прижимая рану. Новый знакомец помогает мне приподняться. Навстречу быстрыми шагами идёт старый знакомец - отец Вилла.

- Элисон, я этого так не оставлю. Опирайтесь на мою руку. Осторожнее, на ногу не ступайте. Там, похоже, царапина, но нужно проверить подвижность сустава.

Знаю, что настоящую боль почувствую потом, когда всё закончится. Новый и старый знакомец ведут меня под руки, - молча, тихо сопя.

- Его пытались сломать, как чужую игрушку, - шепчу, - только таких, как Боткинс, просто так не сломать. Он будет жить. Вы слышите оба? Он будет жить!

В здании больницы полно народу. Папа Тырло на дрожащих ногах подымается с кресла.

- Отлично, - стальным голосом выговаривает старый знакомец. - И что теперь? Что скажешь?

- Есть вещи, которые.... я не могу.... предотвратить.

- Хоть это ты понимаешь. Сколько людей должно погибнуть здесь, чтобы ты смог? Сколько, Тырло?

Обнимает меня, всхлипывает.

- Элисон, если бы я только мог....

- Знаю, знаю. Можешь не объяснять. Есть вещи, которые очень ясно понимаешь за один миг. А есть люди, которых нельзя терять. Просто нельзя. 

Новый знакомец отодвигает меня в сторону. Смотрит на папу Тырло пронизывающим взглядом.

- Ты хоть понимаешь, что здесь произошло, пиццайоло?! Какие силы схлестнулись между собой за право обладать? Здесь нет правых и виноватых. Есть правды, которые одним выгодны, а другим - нет. Он всё успел сказать. Всё, что нужно было. Если не сможет больше говорить - заговорят другие. Этого добиваешься?

- Пусть говорят, - вздыхает. - Пусть говорят. 

Боткинса заносят в палату его пациента. У Пепперони мелко дрожат губы. Коц сидит у его койки, держа за руку.

- Молчишь?! - наступаю на него. - Или приготовил мне диагноз на всякий случай?

- Элисон, - выговаривает еле слышно, - прости. Я сам в шоке. Давай потом обо всём поговорим. Если бы Вилла и тебя не стало, я бы.... Я не знаю, что бы со мной было. Я бы себе не простил...

- Ты прости сначала себе, Коц.... Чтобы не случилось чего похуже. Может, поговорим с нашим вечным пациентом?

- Это всегда пожалуйста, - улыбается. - Мне он даже писать не хочет. Лежит и дрожит, глядя в потолок. 

- Ещё бы, - усмехаюсь. - А что он может сделать? Когда его взяли в оборот чугунной хваткой и не выпускают? Даже коль выпустят - к кому идти? Там тоже тепло до мозга костей. Боткинс ему всё объяснил, как по пальцам разложил. Может писать? Пусть пишет. Может говорить? Пусть говорит. И даже какает пазликами. Я бы сказала, очень эффективное решение. 

- Пожалуй, да, - усмехается старый знакомец, беря Пепперони за пятку. - Чувствительность пышных женщин бывает очень разной. Женщины это знают. Зато мужчины понимают не всегда....

- Ухват, ухват, - бормочет Пепперони. Глажу его по голове.

- Знаю, что ухват. Выражаю глубокую обеспокоенность. Или как там у вас говорят?

- Я бы не промахнулся, - шепчет. Приподымаю ему голову за подбородок.

- В кого? В Боткинса? Или в меня? Решили воспользоваться своим правом? С рациональной точки зрения - понятно и даже простительно. А с точки зрения Господа Бога?

Смотрит в потолок, потом на меня, - привычным умоляющим взглядом.

- Если бы я только мог ходить....

- А куда ж ты денешься. Не захочешь оказаться на месте Боткинса и Соткинса - пойдёшь, и даже побежишь. Кто стрелял?

Перекрещивает руки, обнажённые до локтей.

- Понятно. А ты пойми, почему я не могу тебя простить до конца. Не получается. Не всё укладывается в рациональные объяснения, Пепперони. Понять могу.

- Больше и не требуется, - шепчет Коц. - Помнишь?

- Помню. А ты не молчи. 

Глава седьмая

Стрелок и море

Бесцветные, пустые глаза. Взгляды в сторону, себе под ноги. Его задержали при попытке пересечь границу того самого моста, на котором мы с Боткинсом еле ушли от оголтелой толпы.

Не вижу смысла спрашивать его о чём-то, важном для нас. У человека, для которого люди - мишени, не более. Жалость, совесть? Её давно выжгло разными огнями. Передо мной картина вечной иерархической бессовестности....

Богу - Божие, кесарю - кесарево. Страшно, когда люди в критический момент начинают защищать не просто чужие, а глубоко чуждые им интересы. Боткинс учил нас не думать о том, что не влезает в голову. Сосредоточиться на действительно важном. Тогда самое важное обязательно проступит, - как вечная Божья истина.

Он лежит на кровати рядом с койкой Пепперони - неподвижный, мерно дышащий через трубки, с повязкой на лице. Губы еле заметно улыбаются. Слышит.... Он слышит. 

Беру его за руку, поглаживаю.

- Вилл, поспи. Потом расскажешь про туннель. Или про сны, в которых летают обрывки правды. 

- Мне тоже снятся, - вздыхает Пепперони. - Каждый раз обрывки правды. Элисон, я буду с ним говорить....

- Думаю, он здесь не останется. Отец увезёт его в более безопасное место. Туда, где он сможет полностью восстановиться. И остаться таким, каким мы его знаем. Не ренегатом. 

- Я не позволю, - шепчет Пепперони. - Я помню всё, что происходило, Элисон. Не думайте, что я такой уж безвольный. Просто характер....

- Знаю я ваш характер, можете не объяснять. Насчёт сырной статуи не передумали?

- Пока не передумал, - смеётся, - правда, с дизайном ещё не определился. Может, взять сыр потвёрже?

- Почувствуете себя лучше - прогуляетесь по сырным фабрикам. Главное, задницу из сыра не лепите. Особенно с ушами и с ручками.

- А сувенирную можно? Типа погремушки? 

- Можно, - суровый голос отца из-за двери. - У моего сына не менее острое чувство юмора, чем у тебя, старый перец. Элисон, вы тоже здесь не оставайтесь. Поедемте, отвезём Вилла и поговорим.

В машине, как обычно, тихо и приятно пахнет. Дороги расчищены, но водитель ведёт осторожно - наверное, по привычке.

- Элисон, с психотерапией вы не справляетесь.

- Отлично, - передвигаюсь к двери. - Высадите на ближайшей остановке. Сама доеду.

- Элисон, - смеётся, - ну почему женщины настолько одинаковы?

- Для вас. У меня другие методы. Если вам не нравится, это не значит, что мои методы не работают. Вы всё видели сами, я тоже. Остановите машину.

Останавливается, помогает мне выйти. Кивает на ближайшую кофейню. Отрицательно качаю головой.

- Более упрямой, чем вы, за всю жизнь не видал. Что ж, это действительно хорошо. Спасибо за то, что спасли сына.

- Не за что. Бога благодарите. 

Закидываю сумку на плечо и размеренным шагом иду по чистому тротуару.

- Элисон! А стакан воды?

- Про это я никогда не забываю. 

Телефон в кармане аж подпрыгивает. От счастья? От облегчения? Неважно. Главное, дойти домой. Дыша свежим воздухом свободы, - хотя бы час. Без боли в сердце, без отчаянного перестука в сердечных перегородках, без шума в ушах, напоминающего про морские волны. Предчувствие беды или повышенная тревожность? Да какая разница?

Привычка. Многолетняя привычка быть наготове. Так надо, такова моя природа, по-другому не получится. Сердце, спина, ноги - какое это имеет значение, когда уверен в том, что делаешь?

В каждой женщине от природы существует мужское начало. Иначе мы бы не выжили. Даже шорох шин за спиной не вынуждает меня обернуться. Пусть едет. Когда понадоблюсь - сами найдут.